Метанойя - [43]

Я вскакивал, пытался делать какие-то физические упражнения, приседать, отжиматься, лишь бы отвлечься, снова падал на матрас, заворачивался в одеяло, скрипел зубами и шепотом матерился. Так плохо мне, пожалуй, еще никогда в жизни не было– как будто разом предъявил к оплате все долговые расписки, которые я щедро раздавал, не задумываясь о последствиях. И сразу выяснилось, что должен-то я во много раз больше, чем способен отдать.

Но, видимо, мозг все-таки не выдержал перегрузки и на какое-то время отключился, уронив меня в темный колодец без дна. Блаженное забытье, в котором нет ничего– ни боли, ни радости, ни добра, ни зла, непостижимое и невыразимое… Очень похоже, что концепция нирваны зародилась у древних индусов как раз в периоды абстинентных ломок, когда заканчивались запасы амриты. Во всяком случае, тот, кто вывел понятие шуньи, явно на собственной шкуре испытал то ощущение пустоты, перед которой отступают все кажущиеся такими нерешаемыми проблемы.

Я не знал, сколько времени так прошло,– то ли доли секунды, то ли годы. Вернувшееся сознание принесло с собой боль и неудовлетворенную жажду. Все тело было покрыто холодным липким потом, запах которого вызывал отвращение, словно вся грязь, годами копившаяся внутри, вдруг полезла наружу. Не в силах разлепить глаза, я наощупь нашел сигареты и, зажав губами одну, чиркнул спичкой. И вдруг понял, что в камере есть кто-то еще.

Человек сидел на краешке помоста спиной ко мне. Джинсовая куртка, длинные волосы, перехваченные тесемкой, как обычно делают хиппи,– мне казалось, что в наше время уже никто так не ходит. Я удивился, что не услышал, как открывалась и закрывалась железная дверь, хотя, с другой стороны, в моем состоянии немудрено и конец света ушами прохлопать. Человек повернулся ко мне, и я от неожиданности поперхнулся сигаретным дымом и долго не мог откашляться. Наконец, вытерев слезы, выступившие на глазах, я спросил.

– Ты-то здесь как оказался, Ангел?

Он усмехнулся.

– Из твоего вопроса следует, что только твое присутствие здесь оправданно?

Я только рукой махнул.

– Похоже, что ты был прав. Игры с демонами до добра не доводят– я уже доигрался до тюрьмы. Только не проси меня рассказывать, я сам не знаю, что происходит. К тому же мне настолько паршиво, что я в любой момент могу умереть. Впрочем, так легко мне, пожалуй, не отделаться.

– Ломает?

– Не то слово. Мне кажется, я сейчас душу продал бы за укол.

Ангел нахмурился:

– Ты говоришь страшные слова, и даже сам не отдаешь в этом отчета.

Я раздраженно поморщился:

– Это всего лишь аллегория, призванная пояснить весь ужас моего состояния.

– Странные образы ты используешь. А если и в самом деле найдется покупатель?

– Это даже смешно, Ангел. Ну кому нужна такая грязная, пустая и мелкая душа?

– Тебе не хуже моего известно, что душу можно очистить.

– Да, но для этого нужно верить в необходимость очищения.

– И что же тебе мешает?

– Отсутствие смысла в чем бы то ни было, кроме наркотиков. Да и, по большому счету, в них никакого смысла нет. Наверное, мне просто не повезло в жизни– я проиграл даже больше, чем имел. Я уже ничего не хочу. Сейчас мне до того плохо, что, кроме кайфа, мне ничего не надо. Но в то же время я и кайфа не хочу, потому что знаю– все это полное дерьмо и обман. Интересная ситуация– я не хочу кайфа и одновременно не могу без него. И что мне делать?

Ангел помолчал.

– Для начала– найти точку опоры. Если ты до сих пор жив, значит, еще не все потеряно. Обопрись на этот факт.

– Опора-то достаточно хиленькая, ну да делать нечего. На самом деле я даже не знаю, радоваться мне и огорчаться, что я до сих пор жив. Ангел, веришь, мне сейчас кричать хочется и рыдать в голос, до того мне хреново, а тут ты со своими разговорами.

Он улыбнулся:

– А когда тебе хорошо, то тем более не до разговоров. Так что надо использовать этот момент. Итак, ты жив, но жизнь твоя пуста и бессмысленна, к тому же отравлена наркотиками. Это второй факт, верно?

– Да, у меня еще хватает ума признать это. Следовательно, отсюда два вопроса: почему так происходит и как это исправить?

– Почему так происходит? До потому, что ты забыл, для чего вообще человеку дана жизнь.

– А может, я и не знал? Все эти басни насчет дома, дерева, сына не очень-то вдохновляют. Согласись, глупо искать смысл в чем-то материальном. Дом твой снесут, дерево спилят, а сын будет точно так же маяться и думать, для чего он живет. Слушай, Ангел, мне даже говорить от этом неохота, такое раздражение охватывает. Нету, нету смысла в жизни, потому что человек умирает. Поэтому каждый стремиться провести отпущенное ему время с наибольшим кайфом, в соответствии со своими представлениями о нем. Кто-то торчит от денег, кто-то от власти, кто-то от комфорта, кто-то от секса– но по сравнению с наркотиками это все фуфло. Тебе, наверное, трудно это понять– с точки зрения наркомана окружающие его люди не менее больны, чем он в их глазах.

– Ошибка в твоих рассуждениях, Джем. Неверно думать, что смерть– это конец. К счастью или к несчастью, душа умереть не может, как мы себе это представляем, а следовательно, смерть– это просто некая точка перехода на другой уровень бытия. Может быть, уместно здесь провести аналогию с младенцем, который находится у утробе матери. Умей он рассуждать, как бы им воспринималась перспектива рождения? Необходимость пройти какой-то тоннель, потерять связь с оберегающим его телом, сделать шаг в другой мир, в неизвестность. Может, поэтому они плачут? Все это очень похоже на смерть, правда? По-твоему, будь у них право выбора, сколько решилось бы пойти этим путем вместо того, чтобы оставаться в уютной безопасности маминого живота?