Метаморфозы: танцор - [73]

Познавать прелести будущей рабской жизни предлагалось не мне одному. Кроме меня на земле со связанными руками сидело несколько десятков человек, ободранных, прячущих глаза и представляющих печальное зрелище. Но я-то такой побитый да пожеванный, потому что герой войны, да и рандеву с кустом и романтическая прогулка волоком по дороге не могли не сказаться на моем состоянии, а эти бедолаги, видимо, по жизни были такими оборванными и жалкими. К вечеру привели еще четверых наших: троих солдат из Лаоры и человека Меченого. Судя по обрывкам разговоров, остальные смогли вырваться из засады, что сильно расстроило огромного командира отряда Рорка. Он подошел к захваченному в плен лучнику, достал кривой нож с зубчатым краем, приставил к лицу и надавил. Брызнула кровь, плоть стала медленно расходиться уродливой красной полосой.

— Куда вы шли?

Говорил этот Рорка слишком глухо, странно коверкая согласные, но понять было можно. Лучник дернулся и обреченно запричитал:

— Я честно не знаю, не говорили нам.

Он был в чем-то прав, подробности похода, действительно, не раскрывались всем и каждому. Но в следующий раз лучник все равно сказал бы, у кого надо спрашивать. А если не он, то лаорцам точно нет смысла скрывать, они мне ничем, кроме смерти товарищей, не обязаны. Поэтому прятаться было бессмысленно, а помочь лучнику и сохранить ему глаз еще можно. Наверное, это и заставило меня вмешаться. Хотя главной причиной все равно была моя глупость — я забыл, что это не дворец Алифи и даже не казармы Псов Гнева, что вокруг Рорка и нравы у них не то, чтобы совсем уж цивилизованные. Варварские у них нравы.

Я не успел сказать и трех слов, как меня свалили с ног и стали бесцеремонно избивать — весело и со вкусом. Они не стали слушать, а тем более вникать в смысл сказанных фраз. Здесь говорить можно было, только если тебе задали прямой вопрос, потому что у лошадиного навоза прав больше, чем у будущего раба. Я был перевязан как кулек с подарком, руки стянуты за спиной, и все, что оставалось, — скрутиться калачиком, прикрываться коленями и подставлять бока. Судя по роготу бьющих, им было очень смешно. Жаль только, что мне это помогало слабо.

Сначала подозрительно хрустнуло ребро, потом еще одно, потом свело живот, полыхнуло болью правое колено. Удар, смачно пришедшийся в голову, закончил тяжелый день на мажорной ноте.

…

Очнулся я ночью на холодной осенней траве, в луже собственной рвоты. Холодный моросящий дождь равнодушно омывал лицо. Руки все так же были связаны за спиной, похоже, меня попросту бросили, не удосужившись хотя бы оттянуть в сторону. Где-то на периферии зрения маячило яркое пятно света — горел костер. Попытка сфокусировать взгляд вызвала дикую головную боль, я захрипел, чем привлек внимание часового. Тот неспешно подошел и вместо того, чтобы поинтересоваться самочувствием или принести воды, снова пнул по многострадальному затылку. Ночь оказалась слишком короткой, по крайней мере, больше я ничего не запомнил.

…

Нет, ну сколько можно? Доколе, я вас спрашиваю? Зачем так издеваться над несчастным попаданцем? Может, пора даже не прекратить, а хотя бы взять паузу? Я и так нахватал приключений на все части тела за три месяца больше, чем за предыдущие тридцать с хвостом лет. Хватит! Я исправлюсь, ей-ей. Я больше не буду дергать тигра за бороду и бога за усы. Ни в жизнь, я к ним даже близко не подойду, буду тихим, смирным, буду молиться Свету по утрам и плевать во Тьму на ночь.

Я мог так причитать и голосить, сколько душе угодно, все равно меня бы никто не стал слушать. Рорка посмеялись бы на бесплатном концерте, да и добавили на радостях, пленники обрадовались бы, что добавили не им, ну а боги порадовались бы просто так. Им, богам, и без моих концертов хорошо. Поэтому я стиснул зубы и обреченно приготовился терпеть.

Утро началось с ожидаемого пинка ногой под треснувшие еще накануне ребра и смеха мучителей. Болело все — избитые бока и живот, невыносимо затекшие руки, поврежденная нога, но сильнее всего — голова. Она звенела так, что шум лагеря не способен был пересилить гул. Похоже, здравствуй, сотрясение мозга. Здесь нет лекарств, чтобы мне помочь, да и если бы были, никто бы их мне не принес. Дальше ничего от меня не зависело. Если кто-то сверху, сидя на своих облаках, на радуге или еще на чем, захочет посмотреть комедию дальше, он щелкнет пальцами, и я выдержу. Иначе можно точно сказать, что моя глупость все-таки завела меня в могилу.

Пофилософствовать мне не дали, рывком подняв на тут же подкосившиеся ноги. Идти я не мог, рухнул обратно на землю и чуть не захлебнулся новой порцией желчи. Меня исступленно выворачивало наизнанку под презрительными взглядами Рорка.

— Убей его, он не дойдет.

Я, конечно, мало роркских слов выучил, но эту простую фразу понять был в состоянии. Жаль только, что понять и что-то сделать, это не одно и то же. Но и сдаваться, молча ожидая, как лезвие загнутого серпом ножа вскроет горло, тоже было бессмысленно. Я снова захрипел, пытаясь сказать, сделать хоть что-нибудь, что могло бы задержать смерть. Как бы ты ее не презирал, в такие минуты все равно хочется жить, несмотря ни на что, назло всем, потому что столько еще не сделал, не успел или не посчитал нужным.