Катрин 2
Свои тридцать лет я встретила в инвалидном кресле. В хорошем инвалидном кресле, удобном и дорогом.
В девятнадцать, когда я ринулась покорять Москву, я была малолетней идиоткой. Прямо в нотариальной конторе я познакомилась со своим принцем. Принца звали Даниил. Да, вот не Даня и не Данил, а именно так — Даниил. Но мне он разрешил называть себя Дэн. Я умирала от любви, глядя на ямочку от улыбки, на широкие плечи и русые природные кудри. Он читал Чехова и Куприна, знал наизусть Ахматову, Цветаеву и Гумилева. Он прекрасно декламировал «…далёко, далёко, на острове Чад…» и казался мне самым умным и тонким человеком в мире. Занимался в театральной студии и собирался поступать во ВГИК. В следующем году. В этом он, увы, как и я, провалил экзамены… Я так и называла его «мой сказочный принц». Идиотка…
Поступить я не смогла, но сразу же записалась на платные курсы при институте. В следующем году мне будет проще. И даже нашла подработку. В «Макдональдс» меня не взяли, но взяли в кафе «Пушкинъ» официанткой с удобным для меня графиком — во второй половине дня. Шесть часов с выходным в понедельник. И очень близко к дому.
Моя квартира была прекрасной двушкой, с отличным ремонтом и очень удачным расположением. Раньше ее сдавали, но, как раз после ремонта, между квартирантами, она мне и досталась. Высоченные потолки, огромные окна, светлая, просторная — мечта, а не квартира. Дэн переехал ко мне через два месяца. Сам он жил с мамой, Марией Павловной, продавщицей в сетевом маркете, в двухкомнатной хрущевке очень далеко от меня, поэтому меня не смутило его предложение жить вместе. Я была просто счастлива и не замечала ничего — ни кривых улыбок его мамы, ни шипения старшей сестры, которая вышла замуж в подмосковный городок. Все это я вспоминала и анализировала уже потом, после того, как моя жизнь разбилась на две части.
И вовсе не квартира послужила точкой невозврата…
Мы прожили почти всю зиму в мире и любви. В мире, который я сотворила сама. Правда, Дэн маловато помогал по дому, но творческие личности — они такие… И зарабатывал редко — ну, так и где мог заработать артист, кроме массовок? А их было не так и много. Брать же деньги у матери он категорически отказывался — не пристало мужчине жить на шее у мамы. А мама не ленилась ездить каждые три-четыре дня к нам и даже завела свой ключ. Это меня несколько напрягало, но возражать я стеснялась. Даже когда она не слишком вежливо критиковала мою стряпню. Деньги от продажи дома таяли, но в конверте от Валентины Михайловны Гудовой, бабушкой я её так и не могла называть, лежали для меня еще пятнадцать тысяч долларов. На них мы и купили Дэну машину. Весной мы собирались поехать на ней в отпуск.
В этот день Дэн был чем то расстроен, нервничал и ругался, что я опаздываю. Хотя с вечера сам обещал отвезти меня на курсы. Спать я легла под утро, неожиданно в кафе заказали юбилей, гости сидели до упора, и домой я вернулась гораздо позже, чем обычно.
Как только я нырнула в тепло машины, глаза начали слипаться. Поэтому саму аварию я не видела. Какая-то неведомая сила вырвала меня из кресла и кинула вперед, дикая боль от врезавшегося ремня или ещё от чего-то, скрежет металла, и потом, уже в конце — удар с правой стороны, который, как говорят, практически оторвал мне ногу. Но я этого уже не почувствовала — сознание я потеряла раньше…
Слишком тягостно вспоминать месяцы в больнице. Два раза приходили из милиции. Или гаишники. Я была после наркоза, и не слишком хорошо соображала. Второй раз мужик принес мне апельсины и коробку сока, но я так и не смогла ему помочь и хоть что-то рассказать. Телефона у меня не было, Дэн не приходил, постоянные боли, две операции, ногу сохранили, но…
Ходить я не буду. Никогда.
Я знала, что на лице у меня тоже шрамы. Пусть и не слишком уродские, но много мелких.
Дэн появился ближе к выписке. Говорил о любви, о том, что никогда не бросит, что будет сам на руках носить и главное — наша любовь, а всё остальное мелочи. Раньше он придти не мог, его таскали в милицию, показания, то и сё, он свидетель.
Мне было всё равно…
Он перевез меня домой, меня ждало простое неудобное кресло, хуже больничного и его мама. Она молчала, поджимала губы и, вроде как, брезговала мной. Хотя я уже научилась подтягиваться на руках и сама ходить в туалет, сама садится на кресло, сама наливать чай и накладывать еду. Руки, слава богу, не пострадали. Но все было неудобно, нужны были специальные ремни у кровати, поручни в ванной и туалете. Да много, что было нужно. Только вот поговорить об этом с Дэном не получалось — он приходил домой совсем поздно.
Закончились наши отношения в тот момент, когда он забыл выйти из ноута. Меня всегда раздражала его привычка оставлять не работающий ноут открытым. Я подъехала и просто хотела закрыть, но экран вспыхнул и развернул очень интересные вкладки.