Метаморфозы душевной жизни. Путь душевных переживаний. Часть 2 - [7]

Всё это могло быть изложено лишь в общих чертах. Но если знают, что в человечестве действует художник, формирующий язык, тогда поймут — насколько различными ни были бы отдельные языки, — что в языках разных народов художественное чувство работало по — разному. Тогда мы поймем, как этот Дух Языка — назовем эту действующую посредством воздуха сущность Духом Языка, — проявляясь в человеке на относительно низкой ступени, работает как атомистический дух, который может соединять целое из отдельных частей. Существует возможность такого устройства языка, при котором из отдельных звуковых образов составляются целые предложения.

Если мы, например, в китайском языке имеем звуки ши (schi) и кинг (king), то они представляют собой два атома речеобразо — вания. Первый слог ши означает "песня", "пение", второй означает "книга". Если мы соединим два звуковых образа: ши — кинг (schi — king), то это будет нечто подобное тому, как если бы мы в немецком образовали "песнь — книга" (Lied — Buch), то есть благодаря этому внешнему соединению звуков получилось нечто такое, что теперь стало целым: "книга песен" или "песенник". Этот небольшой пример показывает, как в китайском языке образуются понятия и представления.

Если мы переработаем в нашей душе рассмотренное сегодня, то сможем также понять, как следует рассматривать согласно его духу, например, столь чудесно образованный семитский язык. В семитском языке как основу мы имеем определенные звуковые образы, которые состоят только из согласных. И в эти звуковые образы вставляются гласные. Если мы, чтобы пояснить это на примере, возьмем согласные q, t, I и вставим между ними а и еще одно а, тогда с добавлением гласных получится: qatal, то есть "убивать"; между тем как образованное только из согласных слово является одним только подражанием внешним звуковым впечатлениям.

Здесь примечательным образом одно проникает в другое: звуковой образ "убивать" возник через то, что внешний процесс просто воспроизведен подражанием речевых органов, — сперва получается первоначальный звуковой образ. Затем, то, что душа должна образовать дальше, то, что может быть пережито только внутренне, сформировывается таким способом, что из внутреннего существа нечто добавляется. Звуковой образ развивается так, чтобы "убивать" связывалось с субъектом. Подобным образом, по сути дела, составлен весь семитский язык, и в нем выражается то, что мы перечислили как взаимодействие различных элементов речеобразования во всем строении языка. В символике, действующей преимущественно в семитском языке, — то есть в том, что мы нашли в эфирном теле действующим как дух языка, — проявляется все своеобразие семитского языка, который все отдельные подражательные звуковые образования разрабатывает дальше и посредством добавления гласных преобразует в символы.

Поэтому, в сущности, все слова семитского языка образованы так, что указывают как символы на окружающее нас во внешнем мире. Напротив, в индогерманских языках в большей степени всё подчиняется тому, что мы назвали внутренним выражением астрального тела, внутренней сущности. Астральное тело — это нечто, что уже связано с сознанием. Человек, стоя перед внешним миром, отличает себя от него. Когда ставят себя в отношение к внешнему миру с точки зрения только эфирного тела, то сливаются, соединяются с ним. Лишь когда вещи отражаются в сознании, отличают себя от вещей. Эта деятельность астрального тела со всеми его внутренними переживаниями в индогерманских языках — в отличие от семитских — примечательным образом выражена в том, что они имеют глагол быть, существовать (sein), констатацию того, что существует без нашего содействия. Это возможно благодаря тому, что человек своим сознанием отличает себя от того, что дают внешние впечатления. Поэтому когда в семитском языке, например, нужно сказать "Бог есть благо", то этого нельзя сделать непосредственно, поскольку слово есть, означающее бытие, существование, невозможно передать, потому что оно происходит из противопоставления астрального тела и внешнего мира. Эфирное тело просто представляет вещи. Поэтому в семитском языке говорят: Бог, благо. Здесь не выявляется противопоставление субъекта и объекта. Такими различающими себя от внешнего мира языками, которые указывают в основном на раскинувшийся над внешним миром покров восприятий, являются преимущественно индогерманские языки. И они действуют обратно на человека таким образом, что поддерживают внутреннее, то есть всё, что можно назвать задатками для образования сильной индивидуальности, сильного Я. Всё это уже заложено в речи.

Все указания, которые я дал вам, многими, пожалуй, будут восприняты как неудовлетворительные, по той простой причине, что для более обстоятельного рассмотрения этой области потребовалось бы две недели. Но кто часто слушал здесь лекции и проник в суть дела, тот увидит, что побуждение, которое было дано сегодня, не является необоснованным. Оно должно было только показать, насколько побуждающим может стать духовнонаучное рассмотрение речи; что язык совсем нельзя понять, если не пытаться постигнуть его художественным чувством, которое должно быть усвоено. Поэтому вся ученость будет терпеть фиаско, если она не пожелает знать, что совершил в человеке Художник Языка, прежде чем в нас стало действовать Я. Только художественное чувство может постигнуть тайну языка, как и вообще проследить что — то может лишь художественное чувство. Ученые абстракции никогда не объяснят произведения искусства. Произведения искусства доступны свету лишь тех идей, которые в состоянии плодотворным образом воссоздать то, что художник выразил иными средствами: красками, звуком и так далее. Художественное чувство постигает только художник, и только художник языка постигает творческо — духовное в становлении речи. Это первое, что должно совершить в отношении речи духовное знание.