Metallica. Экстремальная биография группы - [139]

Ответ простой – выживание. Точно так же, как Ларс был достаточно проницателен в 1990 году, чтобы понять, что Metallica рискует остаться позади, если не выпустит альбом, столь же коммерчески привлекательный, как у их менее авторитетных, но более успешные современников – таких как The Cult и Motley Crue, так и в середине 1990-х он увидел, что мир снова изменился и что если Metallica не изменится вместе с ним, она может погибнуть – точно так же, как теперь почти все их современники из 1980-х годов. Появление гранжа, который практически уничтожил все то, что было до него, тому поспособствовало.

В 1992 году NME объявили новых мальчиков Nirvana как «Guns N’ Roses, которых можно любить». Это была потрясающе красноречивая фраза, которую Ларс, несмотря на то что он изначально протестовал против нее, быстро взял в оборот, по мере того как сначала Nirvana, а затем Pearl Jam, Soundgarden, Alice In Chains и бесчисленное множество других, менее ярких огней, которые потянулись за их пламенем, изменили лицо рока настолько кардинально, что он стал практически неузнаваем для всех, кроме новых последователей. В то время как такие альбомы, как Nevermind группы Nirvana и Ten группы Pearl Jam, при поверхностном рассмотрении легко укладывались в концепцию Appetite for Destruction и Black, на более глубоком уровне становилось ясно, что происходило нечто совершенно другое, радикальное и новое. Это был рок, но теперь без заглавной буквы «Р». И будто подчеркивая его принципиальную разницу с тем, что было незадолго до него, большинство гранж-групп носило короткие волосы и козлиные бородки, отказавшись от наряженного гламура Guns N’ Roses, Def Leppard и других в пользу потертых старых джинсов и плохо сидящих клетчатых рубашек – такого образа из секонд-хенда, гармонирующего с пониженным гитарным строем. И что самое странное, все они пришли не из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, или даже Лондона или Сан-Франциско, а из дождливого северо-западного форпоста под названием Сиэтл, который раньше только и был известен благодаря своими микропивоварням и кофейным барам, а также процветающему заводу «Боинг» (который вскоре потерял свой статус первого работодателя под натиском стремительно развивающейся индустрии Microsoft). Это была такая степень врожденной исключительности, которой было буквально невозможно подражать, если только ты тоже не был из Сиэтла, что, конечно, не оставляло шанса ни одному из голиафов рока восьмидесятых. Парадоксально, но хард-рок и хеви-метал в целом, и Metallica в частности, всегда имели там огромное влияние, таким же образом он всегда был их ключевым музыкальным компонентом как в омытой дождями и промышленно-безрадостной центральной Англии. В действительности Курт Кобейн однажды описал музыку Nirvana как «пересечение Black Sabbath и The Beatles» – что было тем музыкальным союзом, к которому по иронии судьбы Metallica теперь, вероятно, стремилась.

Хотя на этом любая схожесть заканчивалась, поскольку с точки зрения гранжа Metallica принадлежала к лагерю старшего брата. С гранжем было невозможно конкурировать, и его рождение означало смерть метала в том виде, каким его знали до этого момента, когда в одну ночь группы, продающие миллионы – такие как Motley Crue и Poison, Bon Jovi и Def Leppard, Iron Maiden и Judas Priest, и даже Guns N ‘Roses и Metallica – оказались не у дел. Во многих отношениях Metallica повезло, что ее тур закончился тогда в 1993 году, когда волна гранжа находилась на пике. После почти трехлетних гастролей длительный перерыв был просто необходим. И в тот момент он даже дал им время, чтобы отойти от сцены в период такой быстрой перестройки, что она напоминала отвесный обрыв, осыпающийся под их ногами.

Как сказал Ларс накануне выпуска Load, альбома, который, как он надеялся, спасет Metallica от той печальной участи, которая постигла карьеру всех исполнителей, от Iron Maiden до Ozzy Osbourne и Motley Crue: «Когда мы выпускали Black Album, никто не знал, кто такой Курт Кобейн. И это ошеломляет». Однако к тому времени с гранжем уже было покончено, и Ларс мог себе позволить быть великодушным. Когда я разговаривал с ним в 1993 году, на пике влияния гранжа, он звучал серьезно обеспокоенным и даже озлобленным. «Я думаю, вся эта история больше связана с поведением, а не с музыкой», – сказал он мне раздражительно. Когда я на него надавил, он признался: «Soundgarden сделали отличную запись, и я думаю, Alice In Chains тоже выпустили замечательную пластинку. Но все эти разговоры, Сиэтл здесь, Сиэтл там… Для меня это все неубедительно, понимаешь? Я бы не пошел и не стал размахивать из-за этого флагами».

Что насчет Nirvana? Я не унимался. Как он их расценивал? Его голос похолодел. «Эмм… что я думаю о Nirvana?» – он остановился, пытаясь придумать, что сказать, чтобы не показывать свои настоящие чувства. «Я не против Nirvana. Они на самом деле не очень-то мне подходят, но я не возражаю против них, знаете ли, у них очень хорошие, смиренные гимны поп-метала». Я рассмеялся, а он, вдохновленный, продолжал: «Хотя что-то в их подходе меня немного раздражает. Потому что они такие… не знаю, они, похоже, просто кажутся мне надуманными». Его это как-то оскорбляло? «Нет, просто весь их стиль: «Ох, мы не хотим быть большой группой. Мы не хотим продать миллион пластинок!» Если не хотите продавать свои записи, так не выпускайте их, понимаешь, что я имею в виду? Им следует быть просто благодарными за то, что есть миллион ублюдков, которые хотят слушать их музыку». Никогда раньше он не звучал таким старомодным и таким отсталым. Он напомнил мне Ди Снайдера, когда тот впервые увидел Metallica на сцене много лет назад, и, повернувшись к Джонни Z, спросил: «Джонни, что это такое?»