— О, да! — деликатно согласился Ахенэев, мысленно прикинув — сколько же «прилипал» имела в земной жизни та, зеленоволосая жрица любви, которая буквально осыпала его драгоценностями. — Простите мадам, — исполненный любопытства задал вопрос фантаст. — Мне немного непонятна та ретивость, с которой ваши, с позволения сказать, девочки набрасываются на попавших в Путантрест представителей сильного пола. Вместо того, чтобы получать деньги с клиентов, они навязывают им свои и — как я заметил — немалые. И еще… Насколько я уяснил, в аду корыстолюбцев и развратников предостаточно. Однако по обитательницам Путантреста — как бы это лучше сказать — заметна явная сексуальная неудовлетворенность, что ли?!.
— Вы совершенно правы, — сокрушенно посетовала мадам Ляля. — Это — наша проблема! Все дело в том, что мужчины, обитающие в Путантресте, или близ него — либо импотенты, либо пассивные гомосексуалисты. Первые — как говорится, хотят, но не могут, а вторые — могут, но не хотят!
— Сволочи! — не сдерживаясь прошипела за спиной Владимира Ивановича Розочка.
— Доступ же нормальных, полноценных особей мужского пола, — принялась жаловаться дальше матрона, — к нам строго регламентирован. Только по спец. пропускам за подписью Самого и — не более суток. — Мадам Ляля склонилась к уху фантаста и добавила, — И по великому блату!.. Понятно, на всех не хватает, вот и приходится девочкам поневоле перекупать клиентуру.
— Не пойму, к чему все эти сложности? — удивился Ахенэев.
— Так ведь ад, милейший. Ад! — сделав трагические глаза, ответила мадам Ляля. — Должны же мы мучиться… Но вернемся к прерванной теме.
Матрона придвинула подшивку Владимиру Ивановичу.
— Стоп! — Остановил себя Ахенэев, судорожно помассажировал лысину и вчитался в текст. — Не могу вспомнить, но где-то подобное встречалось. — Он занервничал. — Погоди, погоди…
И Владимир Иванович окунулся в прошлое.
В тот день творчески-финансовая неудовлетворенность выманила Ахенэева из дома. Мучимый похмельной тягой, он прихватил в киоске «Союзпечать» первый попавшийся под руку журнал и направился в пивной бар.
Посидеть, погонять сюжетики, философски помудрствовать о смысле бренной жизни, земной суете, грядущем времени…
Владимир Иванович обставился пивом, ополовинил исходящую пеной кружку и бесцельно перелистывал страницы издания. На одном из абзацев взгляд задержался. Описывалась шикарная жизнь девиц, потерявших счет деньгам, разъезжающих на «Мерседесах»… Владимир Иванович отодвинул журнал в сторонку, вторично испил пивка и глубоко задумался…
— Заснул, что ли? — Яков приподнялся из-за стола.
— Да нет, мимолетное… — Ахенэев очнулся от воспоминаний…
— А вот — прямая реклама! — Мадам Ляля возбужденно подсовывала Ахенэеву следующую подшивку.
— Что ж, понятно. — Владимир Иванович устало провел ладонью по лбу и, отчетливо сознавая, что порет чушь, добавил. — А раньше как обходились? Без рекламы?
Матрона недоуменно-вопрошающе вскинула брови, снисходительно произнесла. — Ах, вероятно, вы об этом? Визуально?… Минуточку… Розочка, угостите, пожалуйста, гостя фирменным коктейлем.
Девица прокачала идеально слепленными бедрами, умело распорядилась шейкером и с поклоном подала Ахенэеву высокий хрустальный стакан.
И взгляд Владимира Ивановича невольно уперся в глубокое декольте, где на упругих грудях, наколотые цветной тушью, читались надписи.
— I make Love[19]. — Price — 100 dollars[20].
8
— Отцепись! Сказал не сдам, значит — не сдам! Шефу приберегу, для полной коллекции. — Поиграв, пожонглировав реквизированными у зеленоволосой драгоценностями, Яков ссыпал их обратно в карманы. — Значит не угомонили тебя девочки? Сдюжил, хряк. — Подковырнул язвительно.
Заплывшие жиром глазки Боба умоляюще захлопали щетинистыми ресницами.
— Френдок. В любой валюте, любым дефицитом…
— Ни за бабки, ни за тряпки… Впрочем — имеешь шанс отличиться: оставить меня не только без драгоценностей, но и без прикида, в одних трусиках. — Яков ощерился. — Заглянем в Катран? Пару партеек в Кинга или Деберц…
Коммерсант разве что не захрюкал: перспектива оставить Якова в чем мать родила, была по-видимому, сокровенной мечтой Боба. Воображение моментально угодливо нарисовало картину: голый черт ползает по полу, унизительно волочит хвост, вымаливает у него, у Боба, отсрочку платежа.
— Идет, френдок. Заметано. Покатили.
— Погоди. Забыли Босса. — Яков шевельнул разомлевшего после коктейля Ахенэева.
— А? Что? Куда? — Владимир Иванович испуганно замотал адидасовой головой.
— Подъем, Босс. Есть предложение. Махнем в адово «Монте-Карло».
— На чем махнем-то? — Ахенэев проснулся, с надеждой взглянул на Боба. Тот потупился. Яков хмыкнул.
— На своих двоих. Это — рядом.
* * *
Публика в заставленном рулеточными и ломберными столами игорном доме, и в прямом, и в переносном смысле, собралась разношерстная. Прямой смысл заключался в том, что Ахенэеву сразу бросилось в глаза отсутствие на некоторых из находящихся в помещении предметов туалета. Они крутились вокруг столов, в надежде отыграться и различались лишь цветом шерсти.
— Играть будете? — поинтересовался Яков у Владимира Ивановича.
— Нет. Я понаблюдаю. — Ахенэев прислонился к колонне и сосредоточил внимание на одной партии.
