Место явки - стальная комната - [34]

По прошествии лет стало очевидно, что большое искусство вообще бы ничего не потеряло, оказавшись без произведений вышеупомянутых творцов. Также, наверное, как и без ленты, коряво потом сработанной по сценарию вашего покорного слуги. Вспомнилось просто как жалкая авторская обида на режиссерскую братию, нравы которой знаешь, а привыкнуть не можешь.

Но вернемся в года более ранние.

«Ясную Поляну» Владимир Андреев назвал в газетном интервью, рассказывая о планах своего театра на новый сезон. Мало того, направил официальную бумагу в министерство с просьбой одобрить пьесу и оплатить. И мне ее оплатили. Но что-то подсказывало — не спеши в двери радости. Но видел, видел я его изменившийся взгляд, улавливал легкую досаду в разговорах…

И потянулись недели. Иногда звонил режиссеру: скоро ли читка на труппе, распределение ролей? Все идет нормально, слышал в ответ, еще немного, еще чуть-чуть, надо подождать… Ну, какой ты неверующий! Видно, много тебя обманывали…

Обманывали меня не много, но почему-то обманы хорошо запоминаются.

Кто выигрывает, кто проигрывает: лгущий или обманутый? По-моему, униженными оказываются оба.

И хуже нет вдруг ощутить себя навязывающимся со своими услугами. Звонить Андрееву я перестал.

То ли потеря Лекарева, то ли что другое, что непременно сопровождает любого главного режиссера, а тем более начинающего, стало причиной отказа Ермоловского театра от пьесы «Ясная Поляна» — мне так и не известно до сих пор. Тогда не спросил, позже стало не нужно. Сами они объяснить не пожелали. О режиссерсеких нравах мы только что поговорили…

Предполагаю, что режиссер Владимир Андреев все-таки упустил шанс отличиться в режиссуре. А возможно, вовремя понял, что материал не по плечу. Если так, тогда понятно даже то, почему не решился сказать вслух об этой причине.

Попавшая в Министерство культуры пьеса не остается без присмотра. За ней следят. Памятуя, с каким неудовольствием со мной заключали договор («Кому нужен твой Толстой с его заморочками!»), можно вообразить и такую незамысловатую интригу: министерство сообщает Андрееву, что пьесу формально примает и оплачивает, но тут же намекает, что лучше ее не ставить — не злободневно. «Зачем вам, Володя, — говорят ему, — начинать с этой рискованной затеи? Мы же вас только что назначили главным …» При таком раскладе все становится на места.

Поскольку, как я сказал, реальные причины срыва в Ермоловском театре мне не известны, вольно предполагать любые версии.

Но хватит накручивать подозрения. Не захотел и не за хотел режиссер: актера под рукой не оказалось, пьеса разонравилась, посчитал, что конъюнктура требует другого — мало ли что! За все сделанное Владимиром Андреевым для моей пьесы — искреннее ему спасибо. И на этом поставим точку. И пойдем дальше — ведь Лев Толстой еще не вышел впервые на русскую сцену. Но выйдет обязательно…

Между тем, оставались еще возможности тормознуть мое дело: направить пьесу столь непростого содержания на отзыв в Институт мировой литературы — вдруг забракуют толстоведы! И обязательно, конечно, пьеса направляется в главлит, то-есть в цензуру.

Все перечисленное и было проделано. Проделано и дало неожиданные результаты. Об этом чуть дальше, а пока скажу только, что в цензуре пьесу продержали целых полгода! Изучили основательно.

Пока указанные формальности пожирали время, времени терять не хотелось. Как не противно навязываться, но назвался драматургом — приходится.

Одному из первых позвонил Олегу Ефремову, мы были немного знакомы. Тут же выяснилось, что более неудачный момент предложить ему поставить спектакль о Льве Толстом выбрать было трудно. Ему во МХАТе только что задробили спектакль об Александре Пушкине, которого замечательно играл Ролан Быков. Называлась пьеса «Медная бабушка» и написал ее один из талантливейших наших драматургов Леонид Зорин. В книге «Авансцена» Зорин вспоминает о первой увиденной им репетиции: «Я захмелел от приступа счастья. Почти чудодейственное слияние артиста и образа — передо мной мыслил, страдал и метался Пушкин». И вот такое чудо власти прихлопнули. Борьба Олега Ефремова сначала за возможность работать над пьесой Зорина — ее запрещали, потом за Быкова в роли Пушкина — и это не разрешали, закончилась его поражением. И тут звоню я.

Терпеливо меня выслушав, он устало сказал в телефонную трубку:

— Знаешь, нет, я этим заниматься не буду, хватит. С классиками я нахлебался.

Когда я позвонил Борису Петровичу Чиркову, он уже лет двадцать ходил в народных СССР и был четырежды лауреатом Сталинской премии, переименованной в Государственную. Для полного букета советских регалий ему оставалось стать только Героем социалистического труда, что и произошло через четыре года после того, как он отказался играть Льва Толстого.

Реакция на мое предложение у него оказалась странной: он испугался!

— Почему вы решили, что это должно произойти именно со мной?! — быстро и подозрительно спросил он, постаревшим, но знакомым голосом Максима, будто в очередной раз догадавшегося, что кавалер барышню хочет украсть. — Нет, что вы, это не по мне! Лучше не надо. Вы лучше приходите к нам в театр…