Место встречи - [24]

— Здорово, патриархи.

— Здравия желаем, — снисходительно и добродушно отозвались патриархи, ступив вперед и шаг, и другой.

— Прошу.

— Мы не одни, с нами юнга, — сказал дядя Миша тем своим лукавым голосом, когда Паленов не понимал, шутит ли он или говорит всерьез: — Тоже вот в адмиралы метит.

— Сажайте и адмирала вашего.

Обижаться Паленову уже было некогда. Яхта резво отвалила от причала и, пройдя между сторожевыми кораблями, обогнула бочку, вырвалась на чистую воду, в утробе ее что-то содрогнулось, задрожали переборки, нос приподнялся, и она помчалась, с треском раздирая округлые волны, и с первыми вечерними огнями вошла в Неву. В сентябре Паленов уходил отсюда, в ноябре вернулся, стояло бабье лето, наступила глухая осень — только и всего, и он подумал, что когда-нибудь, много лет спустя, когда он будет подходить к Ленинграду, как командующий, на своей яхте, в окружении своих патриархов, город все так же встретит его неизменными вечерними огнями, а он уже будет старый. Мысли его унеслись так далеко, что он не сразу вернулся ко дню, а вернее, вечеру сегодняшнему, а когда вернулся, то ахнул от изумления: весь Невский рейд был иллюминирован кораблями, огни на некоторых шли от носового среза к флагштоку, от флагштоков к фок-мачте, от нее к грот-мачте и только потом уже спускались на корму. И не было на кораблях уже ни пушек, ни торпедных аппаратов, и самих кораблей-то уже не было, а вместо них недвижно шествовали по Неве огненные призраки.

Яхта пришвартовалась возле Дворцового моста, командир яхты скомандовал «смирно», провожая адмирала и каперанга Пастухова, патриархи с Паленовым потеснились, пропуская их, а вслед за ними сошли и сами. Патриархи недолго посовещались и решили идти в гости к дяде Мише, и тогда Паленов робко напомнил о себе, что ему бы надо, мол, пойти к тетке — ему не хотелось быть патриархам в тягость, — на что дядя Миша весьма резонно заметил:

— Не ври, и вралем звать не будут. Никакой у тебя тетки нет. Я у тебя тетка.

Когда они ввалились к дяде Мише, там уже сидели за столом, и Паленов еще в прихожей поразился обилию погон с большими звездами. Оттуда, из гостиной, из-за огромного стола, над которым сияла хрустальная люстра, раздался девичий ликующий голос.

— Патриархи прибыли.

За столом оживились, загомонили, их вышел встречать каперанг, удивительно похожий на дядю Мишу, только потоньше, что ли, чертами лица, появилась тут же одна дама и другая, пахнущие духами, и девчонка, та, что ликовала за столом, тут же бросилась целовать патриархов по очереди в щеки, а дойдя до Паленова, словно бы запнулась и, сделав книксен, удивленно сказала:

— Здрасьте!

Она была его возраста — может, чуть постарше, может, чуть помладше, не в этом дело, — какая-то вся чистая и светлая, с толстой, в руку, русой косой и большими же пронзительно-синими глазами, которые смотрели и пристально, и насмешливо, но в неменьшей мере и с любопытством, как бы вопрошая: «А это еще что за зверь?» А зверь — это Паленов, выходит, — отступил на полшага назад, и заробел как-то сразу, и онемел.

— Дарья, — строго промолвил дядя Миша, — не смущай парня. — Паленов подумал, что если он добавит, будто этот самый парень хочет стать адмиралом, то он тотчас же уйдет куда глаза глядят, но дядя Миша этого не сказал. — И веди его за стол. Парень он хотя с виду тихий, — а смелый. Освоится быстро.

Паленов осмотрелся не сразу, а осмотревшись, несказанно удивился, найдя за столом кроме каперанга — как он уже успел сообразить, сына дяди Миши, — еще и Пастухова, и слегка возгордился: дескать, эк куда меня угораздило.

Даша ухаживала за ним, неприметно подкладывая кусок за куском, а он все ел и ел, потому что не знал, чем иначе занять себя, и словно бы увидел себя ее глазами, и вдруг понял, что все-то у него получается и некрасиво и некультурно, — а ему в ту пору очень уж хотелось быть культурным, сугубо городским, что ли, — он перестал есть и неприметно отодвинул от себя тарелку.

— Адмирал насытился? — учтиво, но в то же время и насмешливо спросила Даша.

«Ах, и ты туда же, — подумал Паленов, решив, что Даша откровенно насмехается над ним. — Ну, нет. Дядя Миша, это, положим, дядя Миша, а для всех прочих — дудки». И он сказал довольно-таки резко и грубовато, чтобы у Даши не оставалось никаких сомнений, что человек он независимый и при этом — гордый.

— Если изволите насмехаться, то…

— Так что же должно последовать за этим грозным «то»? — поинтересовалась Даша насмешливо-серьезным голосом.

— А то, что я сейчас же поднимусь и уйду.

— Правильно! — все тем же насмешливо-серьезным голосом воскликнула Даша. — Мы на самом деле сейчас поднимемся и уйдем.

— Куда? — спросил он, несколько ошарашенный таким оборотом дела.

— Как куда? Салют смотреть…

— А…

И пока они так разговаривали — покойная его бабушка сказала бы: приглядывались, — патриархи, выпив в меру и в меру закусив, несколько отодвинулись от стола, и Матвеевич, полуприкрыв глаза и расправив на большом животе китель, звучно и широко начал:

Есть одна хорошая песня у соловушки —

Песня панихидная по моей головушке…

Паленов прислушался, уловив в ней что-то родное, и вдруг сообразил, что это их строевая песня, которую они разучили в первый же день и ходили с ней по Кронштадту, только пели-то они ее в маршевом темпе, а Матвеевич повел ее вширь, другие голоса подхватили ее и понесли еще дальше.