Место встречи - [23]

— Народ нынче хлюпкий пошел. Поизносился за войну душой и телом. Сужу по своим полным и неполным. Как бы традиции флотские на распыл не пустили. Это куда как худо, потому что в традициях — опыт наших дедов и прадедов, а без опыту в море делать нечего. Флот соблюл себя в целости и неприкосновенности, потому и силен духом, и нам этот дух, сколько хватит сил, надобно укреплять.

— Чтой-то у тебя на душе сегодня непразднично? — спросил величавый Матвеевич, но Михеич, светлая голова, придержал его за рукав, как бы говоря, что пусть один выскажется, а за ним и другие от себя чего надо добавят.

Дядя Миша выждал, пока они таким манером между собой договорятся, и продолжал:

— Одни старшины, кои блюдут традиции, уходят, другим, коим не следовало бы доверия оказывать, остаются на флотах. (Паленов решил, что дядя Миша имел в виду Темнова и Кацамая) Обмельчать могут флота, а мельчать нельзя. Флота скоро в океан ворота отворят. После Цусимы мы, пожалуй, забывать стали, в каких широтах какие ветры дуют.

Михеич с Матвеевичем помолчали.

— Говори дальше, — сказали они.

— А дальше — проще. Доподлинные сведения имею, что скоро под пары станут новые коробки. А на те коробки главные боцмана со дня на день должны подбираться. А каков поп, таков и приход. Есть главный боцман — есть и порядок на палубе. Главный боцман баба — тогда и не палуба на корабле, а свинарник.

— Дело говоришь, — Михеич с Матвеевичем ладно и враз кивнули головами.

— Хочу у министра у нашего, потому как он мой выкормыш первого комсомольского набору, аудиенцию попросить, чтоб на те коробки на первых порах поставили старых главных боцманов. Тебя, к примеру, Михеич, и тебя, к примеру, Матвеич, ну и само собой меня, к примеру, тоже.

— Хлопотно, но можно, — сказал Михеич.

— Пока силенка есть, то что ж, — добавил и Матвеевич от себя, и Паленов понял, что деловую часть деды завершили, они и верно допили чай и стали собираться. Матвеевич отлучился, сказав, что дойдет до командира, ждали его недолго, поэтому почти ни о чем и не говорили, так только Михеич заметил, что «Петропавловск» — название хорошее, но и прежнее — «Марат» тоже было неплохое, на что дядя Миша возразил, что дело не в названиях, а в традициях. Живы-де традиции, то и названиям умереть не дадут, а не станет традиций, то хоть сто названий намалюй на борту, а слова — они словами и останутся.

Наконец дела все были улажены, и они тем же путем, но уже вчетвером сошли на причал и молча двинулись по направлению к Петровской гавани.

Недолгий ноябрьский день хотя и не угасал еще, но солнце пало уже низко и косым своим лучом едва заметно золотило и воду, и редкие листья на деревьях, медленно красило заводские трубы и, ломаясь, дробилось в темных иллюминаторах кораблей. Ветер дул с моря, был свеж, даже холоден, так что приходилось незаметно ежиться, чтобы хоть как-то согреться, и этот же ветер методично и ровно полоскал на кораблях флаги расцвечивания, распущенные во всю ширь носовые флаги — гюйсы, игрался с кормовыми бело-голубыми полотнищами. На кораблях играла музыка, по верхним палубам разгуливали нарядные матросы.

Деды шли по причалам неторопливо, но широко и размашисто, как отставные адмиралы, и Паленов видел, что они чувствуют себя здесь хозяевами. Встречные: матросы и даже офицеры неизменно козыряли им первыми, и они тоже козыряли в ответ, и было похоже, что это им нравится, и они могут идти так сколько угодно, но, слава богу, они выбрались наконец на Петровскую пристань и сразу направились к дежурному, который, улыбаясь, вышел им навстречу, приветствуя:

— Куда собрались, патриархи?

Паленов хотел было сморозить что-нибудь вроде: «На защиту Петрограда», но вспомнил, что на его счету уже значилась «анархия — мать порядка», за которую он едва не схлопотал по первое число, и поэтому благоразумно промолчал, а сказать его подмывало: очень уж деды напоминали революционных матросов.

— В Питер, — коротко отозвался дядя Миша и кивнул на белую точеную яхту: — А эта куда?

Он не стал интересоваться хозяином яхты, он только уточнял для себя, куда идет яхта, и если не подходит эта, то что и когда пойдет.

— Ждем командующего. В Питер.

— Подождем, — сказали патриархи, как будто делали кому-то снисхождение, и все трое враз начали закуривать, достав каждый свои папиросы и спички, но закурили не свои, а одалживаемые — дядя Миша у Михеича, Михеич у Матвеевича, Матвеевич у дяди Миши — и, не приняв Паленова в расчет, замкнули круг. Ему опять стало обидно, что его обошли, словно бы пригласили в гости, а к столу не позвали, у порога заставили стоять. «Пойду-ка я себе в школу, — подумал он, — чхать мне на все Питера. Там скоро ужин, а после ужина — кино», но дядя Миша, почувствовав его настроение, повернулся вполоборота и сказал:

— Погоди. В Питере эскимо куплю. А смолить тебе еще рано.

— Это верно, — подтвердили и Михеич с Матвеевичем, и Паленов невольно согласился с ними:

— Так точно.

Адмирал, тот самый, которого он видел утром на трибуне, появился в окружении всяких чинов, среди которых был и каперанг Пастухов, но и за этим окружением он успел рассмотреть дедов и пошел им навстречу.