Место России в мировой истории - [19]

То же патологическое состояние мысли, которое заставляет плохо образованных экономистов и статистиков оставлять «формулу человеческого познания» за скобками экономических процессов. доминировало с обеих сторон в дебатах «коммунизм против капитализма». Та же некомпетентность определяет глупые выступления американских республиканцев о сегодняшнем Китае. Во всех этих случаях, как и в общепринятой социологии, антропологии и психологии, преподаваемой в университетах, как и в сегодняшних ответвлениях фрейдовского психоанализа, все пропитано той же аксиоматической некомпетентностью — зоологическим пренебрежением к природе человеческого существа.

В случае Советского Союза и предшествующей царской России необходимо осознать, что народ России — это не коммунисты, не монархисты и даже не россияне — это люди. Какую бы «систему» ни навязывали населению, состоящему из людей, в конечном счете, тем или иным образом, высветятся те действительные характеристики, которые диктует обществу человеческая сущность, выявляя свое функциональное превосходство в качестве определяющей черты истории. Эта реальность наиболее выпукло проявляется в феномене революционного перехода от одной технологии к другой, более передовой, в ходе опустошительных войн и родственных им кризисов или же в ходе революционных изменений политической системы.

(Упоминая здесь о человеческой природе, автор ссылается на уже сказанное по этому поводу.)

Перед лицом любых признаков такого изменения все общепринятые академические формы так называемого сопоставления «систем» впадают по этой причине в интеллектуальное банкротство, в той степени, в которой они игнорируют или неверно оценивают роль сущности человека, подобно эмпирикам и материалистам. При изучении любого конкретного случая, и в частности, при сравнении поведения российского общества в различные периоды монархического правления, при большевиках и сегодня, компетентный аналитик сосредоточивается на аномалиях-контрастах между так называемой «системой» и выражениями человеческой сущности, которые пусть скрыто, но так или иначе заявляют о своем присутствии.

Типичные достижения Советского Союза иллюстрируются деятельностью В.И.Вернадского. Само название «геобиохимия» указывает нужное направление. То, что подразумевается в этом образе, проясняется для нас, когда мы обнаруживаем в его публичных высказываниях 70-летней давности, уже в качестве официального советского ученого, словно пророческие взгляды о возможности использования ядерной энергии. Ведущие западные специалисты признали великолепный уровень работы советских ученых в этих областях; в данном контексте следует отметить, что автор этих строк смог лично оценить некоторые аспекты советской практики в этой области с точки зрения своей собственной специальной экспертизы^{14}.

В области изящных искусств интеллектуальные результаты были относительно менее впечатляющими. Так, в исполнении музыки как до, так и после 1917 года Россия дала миру ряд впечатляющих талантов — в смысле их «мускульных» способностей; но, за исключением произведений композиторов-романтиков, где соответствующие тонкости в моральном отношении второстепенны, исполнительское искусство в целом страдало от глубокого кризиса интерпретации. Вообще, в изящных искусствах советские художественные стандарты обычно пропитывались постклассическим декадансом, по аналогии с той дегенерацией, которая охватила ведущих музыкантов Вены на исходе нападок на И.Брамса со стороны поклонников культа Вагнера. В музыкальных кругах Вены, как и повсеместно, было тогда не меньше откровенного сатанизма, чем в венском же журнале «Люцифер», к которому приложил руку антропософ Рудольф Штайнер. Те же тенденции вели и к откровенному сатанизму, который проповедовал Максим Горький влюбленным в него большевистским лидерам и не только им, в пресловутом гроте на острове Капри — острове императора Тиберия и, накануне первой мировой войны, Акселя Мюнте^{15}.

Эти соображения, так сказать, очерчивают рамки портрета. С одной стороны, мы видим несомненную энергию гигантской вспышки подлинно научного творчества, в том смысле, в котором мы определили творчество выше. В то же время очевидно, что методы излагаемой на классном доске математической физики, использовавшиеся для представления результатов такого творчества, были преимущественно того доктринерского, формалистского сорта, который душит творческую производительность науки. Несоответствие? Да. Парадокс? Да: по сути, достойный восхищения. Стремление к самовыражению истинной человеческой сущности — способных к развитию суверенных творческих возможностей, заключенных в познавательных процессах индивида, — не исчезает и в ГУЛаге, и оно найдет себе путь даже через трещины в решетке тюрьмы, выстроенной господствующим повсюду эйлеровско-лагранжевским математическим формализмом.

Вина за возникновение этого парадокса не лежит ни на Советской России, ни на марксизме как таковом. Этот парадокс изнутри неразрывно связан с ложным «содомским» суждением о человеческой сущности, свойственным олигархической традиции обществ, чья культурная практика создавалась по шаблону «нулевого технологического прогресса», который составляет неотъемлемую сторону как Кодекса Диоклетиана, так и всех обществ, где поощряется рабство и крепостничество (в том числе и старой Российской империи). При большевиках, естественно, официальная эпистемологическая установка исходила из редукционистской традиции Аристотеля и Паоло Сарпи в так называемой «материалистической» упаковке британского производства.