Место покоя Моего - [31]

Поэтому он с нетерпением ждал разговора с Иоанном, ждал, когда тот не выдержит молчания, начнет, невольно раскроется.

Так и вышло.

— Расскажи мне о Машиахе, Равви. — Иоанн все-таки был спокоен, и вопрос прозвучал непринужденно и вполне естественно: кому, как не Предтече, знать о том, кто идет следом.

Тем более что Петр никогда не скрывал от ученика ни его, Иоанна, задачи, ни собственного знания об идущем следом.

— Что знаю я, Йоханан, то знаешь и ты. — Для начала Петр попробовал уклониться от разговора, выманивал Иоанна, заставлял раскрываться.

Что знает Петр — это Петр сам знает. А вот что знает, вернее, предполагает Иоанн, то есть Йоханан?

— Каждый раз, ведая мне о нем, ты говорил чуть больше, чуть подробнее. Выходит, от раза к разу твои знания о Машиахе умножались. На какую величину они умножились теперь?

Петр усмехнулся: осторожничает ученик, не хочет ломиться напропалую. Умный.

— Шауль… — Иногда, очень редко, когда разговор предполагал высокую степень доверия, даже интимности, Петр называл его старым именем, и Иоанн не возражал, не сопротивлялся.

А сейчас резко перебил:

— Меня зовут Йоханан!

— Хорошо, Йоханан, — послушно согласился Петр. — Ты помнишь все предсказания Пророков о грядущем явлении Христа…

— Их все помнят, — опять перебил Иоанн. И опять Петр стерпел. Понимал: вопрос слишком долго зрел. Как нарыв. И наконец — прорвался.

— Но ты знаешь время, когда он придет.

— Ты назвал мне его.

— Более того: я тебя вел к нему. Я готовил тебя ко встрече с Мессией, и, кроме тебя, никто в мире не может и не должен быть первым на пути его к Истине.

— Почему я?

— Помнишь день, когда мы впервые встретились?

— Конечно.

— Это было много лет назад, ты был совсем ребенком: тебе моя пряжка понравилась…

— При чем здесь она?

— Здесь — ни при чем. То твое смешное желание сказало мне o тебе многое. И главное — то, что ты — паранорм.

— Что это значит?

— Не притворяйся. Ты знаешь греческий. Ты умеешь слышать мысли. Ты умеешь внушать другим свои мысли. Ты умеешь управлять людьми, и тебе все равно, сколько их — один или сотня. Ты умеешь видеть сквозь стену и сквозь землю. Ты умеешь заставить цветок — расти, а зверя — слушаться. Даже сейчас мы говорим с тобой вслух, потому что ты не хочешь, чтобы я услышал твою боль…

— Ты научил меня всему…

— Спасибо за то, что ты понимаешь это… Я увидел в тебе паранорма и сумел выпустить его наружу. Разве тебе плохо?

Иоанн молчал, отвернувшись. Он не хотел, не умел врать. Он раскрылся неожиданно, и Петр буквально вздрогнул от могучего импульса боли, обрушившегося на него. Она ничем не пахла — эта боль. Она просто передалась Петру, и он увидел себя — маленького слабого человека, стоящего перед холодной и беспросветной тьмой Завтра.

— Когда он придет, я стану тебе не нужен? — тихо спросил Иоанн.

Спросил по-прежнему вслух, хотя блок был снят. Теперь молчал Петр. Он тоже не умел врать — близким людям.

А ближе Иоанна здесь ему был только Иешуа. Или — наоборот.

Как говорят: оба ближе…

— Хорошо, — сказал Иоанн. В голосе его прорезалась жесткость. — Я понимаю: у каждого — своя дорога. Я свою пройду до конца. Вероятно, мне придется умереть?

Петр закрылся наглухо — ни щелочки, ни просвета. Буркнул:

— Не сходи с ума. Ты пойдешь дальше, но — следом. Это же твои слова, вспомни: там, у реки…

— Нет, не мои. Когда-то давно я подслушал их у тебя… Скажи: почему он, а не я? Правда, что он — лучше?

Странно, но Петр не мог точно ответить. Он и сам не знал, почему должен считать, что кто-то из его учеников лучше, а кто-то слабее, кто-то нужнее, а кто-то бесполезнее, кто-то — на века, а кто-то — на время, отпущенное даже не для жизни — для выполнения конкретной и ограниченной во времени задачи. Как на войне…

История виновата? Та, что была всегда, с которой рождались и умирали сотни поколений, и в то же время — та, которую он, Петр, должен начать и подарить этим грядущим поколениям?.. Легко все валить на нее. Привычно. А для него никто не лучше — ни Иоанн, ни Иешуа. Они оба — его рук дело. Ну, не рук — опыта, знаний, желания, воли. Но — его. И впервые за годы своей невероятной профессии Петр встал перед вопросом, который тоже пришел в его жизнь из давней Истории, но которым он до сих пор ни разу не задавался: почему цель оправдывает средства?

В данном конкретном случае цель шла сейчас из далекого Назарета сюда, в теплую долину реки Иордан, цель шла, чтобы начать отсюда свой бесконечный Путь во времени, чтобы совершить — как Клэр говорила? — самую великую в истории человечества революцию — куда там Французской или Октябрьской! А средство сидело в душной козьей палатке и не понимало, почему его Путь — конечен.

Петр протянул руку и коснулся кончиками пальцев губ Иоанна.

— Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

Иоанн не отстранился, сидел каменно. Сказал:

— Не было этого.

— И не будет, — сказал Петр. — Ты не хуже, и он не лучше. Вы оба — мои ученики. Вы оба мне одинаково дороги. И я никогда не оставлю ни одного из вас. Мы вместе начали великое дело, и, если мне не изменяет интуиция, конец его еще очень далек.

В общем-то он ни в чем не соврал Иоанну, если иметь в виду двухтысячелетнюю историю христианства. Но вот ведь какая странная штука: он сейчас вообще не думал о христианстве. Он думал только о двух мальчиках, которых встретил двадцать лет назад: одного — случайно, другого спланированно. Он думал о них, о весьма странном для себя чувстве буквально отеческой любви к ним, давно выросшим и сформировавшимся, чувстве, которого он, профессионал бросков, никогда ни к кому не испытывал и права испытывать не имел, думал о нем и абсолютно непрофессионально верил в абсолютно непрофессиональную правдивость своего странного обещания.