Место под облаком - [32]

Взрослые были заняты укреплением шатров, раскладывали в них громадные перины, мужчины таскали дрова из леса. Женщины разбирали тюки и возились у костров. Никто не обращал на нас особого внимания.

Но вот подошел примеченный мною огромный и толстый цыган, вблизи оказавшийся грозным, как Бармалей, но совершенно опереточным: иссиня-смоляная шевелюра, алая шелковая рубаха, жилетка с рельефной желтой вышивкой, как бы золотыми нитями, на плечи накинут синий клубный пиджак, двубортный, пуговки золоченые, на них выпуклые львы держат в лапах королевские лилии. Черные брюки аккуратно заправлены в короткие сапоги. Золотой серьги не было, а мне хотелось. Или это у пиратов? «Атаман! — решил я. — Атаман Кудияр, цыганский барон», — решил я и, представьте, встал. Меня раздирало: как же он в таком карнавальном наряде появится в городе? Бычьи бархатные глаза, кучерявая бородища. Весь его выразительный, мрачный и сильный облик, несмотря на архаическую аляповатость, навел на меня, однако, оторопь: эх, как пошлет меня барон куда-нибудь подальше сначала по-цыгански, а потом на привычном русском. Голосище, должно быть…

Между тем он тихо поздоровался обыкновенным голосом, присел. Я тоже. Предложил сигарету. Леша расширенными глазами, не мигая, смотрел на атамана, намертво вцепившись в мой палец.

— Твой тайкэ, сыночек твой? — спросил цыган, погладив громадной смуглой ладонью по голове съежившегося, замеревшего Алешу. — Мундрошукар… Хороший, славный, красивый. Чаже?

Видя мое недоумение, пояснил:

— Ты не цыган. Чаже значит не цыган. Потому я и удивился. Кто не цыгане, нас сторонятся. Я сначала подумал, что ты цыган, оседлый, тут есть такие, несколько семей, а раньше с нами жили под Ташкентом.

Назвался он Яшей. И охотно рассказал, что собираются побыть тут табором с месяц, пока холода не наступят, тутошние оседлые сородичи сообщили, что можно подрядиться в строительстве и по кузнечным делам. «Мы вообще-то из кэлдерашей, котельщики да лудильщики, но таких дел теперь мало, разве что в поселках да по окраинам, у кого хозяйство небольшое. А здесь сейчас много линий тянут к новым поселкам, дачам, столбы телеграфные, электричество, а мы много чего умеем делать, дорого не берем. Я тебе баньку сложу за два дня. Колодец вырыть, сараюшку поставить, стеклить хорошо умеем». Он принес мешок, вытащил из него молотки, неподъемную на вид наковальню, железные прутья, мехи кожаные, странно украшенные латунными наклепками и ромбиками. Наковаленку я не смог и от земли оторвать, да и зачем? Кузнец показал ворох каких-то договоров, разрешений и накладных, все это выглядело как-то нелепо, даже жалко, сопровождалось до абсурда подробным комментарием. Яша поминутно заглядывал мне в глаза — понял ли я, поверил ли; меня принимали явно не за случайного гостя.

— Какой раз за лето останавливаемся, отовсюду нас гонят, — невесело рассказывал Яша. — Не понимают. Рыба сильна в воде, а цыган на воле. В поселке на окраине гусь пропал, так на наших парней с вилами… Мы же работаем, все умеем и просим немного. Чужого нам не надо. Чужая лошадь оставит тебя в грязи, как говорят цыгане. Женщины гадают, что же тут такого, так всегда было. Разве они насильно отнимают у кого что? Сами отдают. А лишнее есть у всех, одежка, продукты, чего-нибудь детское… Только жадный народ стал, неприветливый. Чуть что, все на нас вешают, мол, воруем, наркоту продаем. А чего ее продавать? Конопля у вас вокруг города везде растет, только плохая конопля. А что некоторые дурью торгуют, то разве русские не торгуют? Вон сами менты наркотой торгуют. А все валят на цыган.

— Не любит наш народ цыган, Яша. Ничего не поделаешь. Вон в одном городе цыганские замки мужики бульдозерами снесли, вот до чего.

— Есть и такие. Но разве замки да всякие хоромы только цыгане строят? Вон в вашем поселке у оседлых домики в два-три окошка, а в поселке вашем, который Желанное, где хоромы в пять этажей с башнями всякими, разве цыгане живут? Нет там ни одного цыгана. А попробуй к ним подступись за милостыней, так волков спустят. Хотя как за гроши поработать, так нас зовут. Да и то обманывают. Старики говорят, раньше намного беднее жили, а все давали. Таких зверей не было.

— Раньше, Яша, и таких богатеев не было. Теперь другая жизнь. Богатый бедного не разумеет. Бедный богатому как был быдло, таким и остался.

— Это так, — сказал Яша, шумно вздохнув. — Давай-ка еще покурим. Раньше доброты было больше. С богатым народом трудно жить. А мы нет, мы не нищие, не попрошайки.

Золото было у Яши во рту; тяжелые золотые печатки на двух волосатых пальцах. Золотые пуговки со львами, шитье золотое по жилетке, цепь серебряная в палец толщиной. Яша следил за моими глазами.

— И вся радость, — горько усмехнулся он. И щелкнул указательным пальцем по своим зубам: — Рондольф, сплав такой, только что блестит. А печатки дутые. Все фальшивое.

Подошли несколько мужчин.

Один взял Алешу на руки и подарил глиняную свистульку-птичку. Внутри оказалась вода. Мальчик мой оттаял, дунул несмело в хвост — какой булькающей трелью залилась птичка!

— Как называется? — спросил Алеша.