Место под облаком - [10]

Шрифт
Интервал

— Разве они против нас, то есть против вас? — насторожился Степанов.

— Да куда им! Они просто не нужны никому. Подлечишь, чтобы поработали кто сможет, а там посмотрим. Полтора десятка уродов.

— Виктор Петрович, я по пути сюда уже видел четверых. Один умер, можно сказать, у меня на глазах. Думаю, скоро еще один. Двое тоже в опасности.

— Мужик с бабой в синем доме?

— Да. Но они совсем не старые. Даже выглядят вполне прилично. Но у них хлеб и водка! Больше ничего. Правда, молоко откуда-то… Рыба была.

— Рыба? Какая рыба? — Чураков скосился. — Умер, говоришь? Интересно…

Он разжег притухшую трубку, глядя исподлобья в глаза Степанову. Несколько раз глубоко затянулся. За клубами дыма было видно, что большие карие глаза его стали узкими и внимательными.

— Это где два мужика? Братья они. Зеленцовы. Ну, их лечить не надо. Они готовы. В прокуратуру сообщил? Пусть теперь сами… Сейчас чуть отдохнешь, освежишься, угостишься, и сразу напишешь заключение о смерти, а также как свидетель. Сможешь? Сможешь.

— Конечно, Виктор Петрович, никаких проблем. Тем более что это моя обязанность.

— Написать все нужно так, Сережа, чтобы было абсолютно достоверно и ни при каких условиях не пришлось переписывать. Тем более, нужно два заключения о смерти и два свидетельских показания. Оба — твои.

Степанов не понял:

— Почему два?

— Стой тут, — сказал Чураков. — Я сейчас.

Он бодрой трусцой побежал к вагончику, махом вскочил в дверь и тут же выскочил обратно, протягивая Степанову синюю пластиковую папку.

— Это документы братьев. Паспорта, полисы и все такое. Ты их нашел в доме, в старом комоде, второй ящик слева сверху, они и в самом деле там лежали. Думаю, второй брат тоже не проснется уже никогда.

— Если его сейчас быстро в больницу… — начал Степанов.

— В больницу? Да знаешь, когда машина из районки сюда доберется? Им спешить не велено, тем более ни машин, ни бензина. Тут важно, чтобы человек не мучился понапрасну. Людям надо помогать. Так ведь? Разве ты не звонил в районный морг и прокуратуру? Разве они не сказали тебе, что будут не ранее как к вечеру? А звонил ты в семь утра. Так?

— Помогать? А разве у вас нет машины? И у меня вот.

— Мы разве с тобой труповозы? Моя машина с шофером и ребятами в городе, по поручениям. Они приедут только к обеду. А по пути надо будет им заехать в районку, привезти сюда прокурора и эксперта.

Чураков огляделся и пробормотал:

— Куда он делся, бездельник этот?

И вдруг гаркнул с невиданной силой:

— Шапак!..

Словно из-под земли появился Шапаков, слесарь и электрик той больницы, где работал Степанов. Был Шапаков в голубом комбинезоне, белой бейсболке с синими буквами «Чурастрой».

Он еле заметно поклонился:

— Здравствуйте, Сергей Григорьевич. А мы вас тут заждались, просто извелись.

Шапаков был неузнаваем. В больнице — шмыгающий, в замызганном темном халате, суетливый, тихий, угодливый; правда, очень толковый и безотказный. Тут он был словно выше ростом, спокойное выражение лица с явными чертами внутреннего достоинства, с неожиданной, словно застывшей улыбкой уверенного в себе человека.

Шапаков наклонился к Степанову; Сергей Григорьевич уловил запах хорошего одеколона.

— Какие проблемы, Сергей Григорьевич?

Чураев схватил Шапакова за ухо, притянул к себе:

— Бездельник… Покормишь Степанова и шометом к Зеленцовым. Мотоцикл заправь. Я вчера по степи мотался.

Чураков с веселым азартом посмотрел на ошеломленного Степанова:

— Люблю, Григорьевич, после баньки и коньячка поноситься по родной степи на мотоцикле. Он у нас гоночный, бешеный, на этаноле, без глушителя! Совершенно жуткое удовольствие, знаешь ли. Летишь, кругом простор, никого, особенно жутко в ранних сумерках…

И обратился к Шапакову:

— Правильно я говорю, смерд?

Тот расплылся в поддельной улыбке:

— Так точно-с, вашество!

Чураков продолжил:

— Возьми пару флаконов с лекарством, добавь «клопа», свези младшему Зеленцову. Старший уже готов. Ни к чему там не прикасайся. Флаконы протри, чтобы на них твоих лап не было, прокатай по ладоням братьев. Понял, шут ты мой гороховый?

— Как не понять, вашество! Рад стараться, но вопросец есть.

— Давай.

Шапаков с серьезной настороженностью посмотрел на Степанова, подергал в его сторону головой.

Чураков понял все и похлопал помощника по плечу:

— А-а! Молодец, бдишь. Ничего, ничего, все нормально, все по плану. Сергей Григорьевич наш человек, в случае чего он э-э… окажет нужную радикальную помощь. Первую и, так сказать, последнюю. Да, пару пузырей завези этим вонючим цыганам, в синий дом. «Клопа» им пока не давай, пусть работают. Нужны еще. Сам с ними тоже выпей хорошенько, потом сам знаешь что делать.

— Зеленцову, да и цыганам надо еще дигоксин, строфантин. Желудок промыть. Никотинку, аскорбинку. Глюкозу, тиосульфат внутривенно капельно. Много чего надо, — обратился к Чуракову Степанов.

— О, Сережа, ты сейчас нам тут наговоришь семь верст до небес и все лесом. А «Хенесси» с нельмой им не надо? К чему такие страсти? Шапак знает, что делает. Сейчас полкило масла выпьет, потом водки с цыганами, а потом молока банку. Теплого, козьего… Вот тебе и вся дезинтоксикация. Тут нам важно, чтобы ромалы наши раскрутились, чтобы не останавливались, пили и пили. Вот не добил их Гитлер, теперь нам приходится. Да посмотри там, кто приедет в деревню к обеду. Позаботься об угощении. Проследи, чтобы постепенно все залили свои поганые глотки. А Сергей Григорьевич завтра их будет, хе-хе-хе, долечивать. Если останется кого. Ну-ну, это я шучу так. Ну все на этом. Шапак, отведи нашего доктора к месту отдыха.


Рекомендуем почитать
Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.


Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.


Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.