Место, названное зимой - [7]

Шрифт
Интервал

В их жизни не было места особам прекрасного пола, если не считать миссис Оллардайс, которая, в общем-то, тоже не то чтобы присутствовала в их жизни, и хрустящие корочки пирогов удавались ей лучше, чем разговоры. Их дом состоял лишь из холостяцких квартир, но соседей сверху и снизу порой посещали более или менее приличные женщины; порой Гарри случайно сталкивался с гостьями на лестнице или в вестибюле. Здороваясь, снимал шляпу, в ответ получая приветствие или скромно опущенный взгляд, а потом за его спиной завязывался разговор, оставлявший на долю Гарри лишь обрывки фраз и столь же искушающий лёгкий аромат фиалок, духов или мыла.

В театрах, магазинах, во время полуденных прогулок Гарри наблюдал за женщинами, как за дикими птицами, отмечал элегантность или простоту их нарядов, то, как меняется их поведение наедине с собой и в компании, с мужчиной или другими женщинами. Но не было той, кого он мог бы считать своей подругой, не было и той, о ком он мог бы сказать, что хорошо её знает. Миссис Оллардайс он знал всю свою жизнь, но она, соблюдая правила подобающего поведения, так редко рассказывала о себе, что, узнав о существовании мистера Оллардайса, который погиб на англо-бурской войне, или о том, как она делила квартиру в Ламбете с четырьмя неженатыми братьями, поэтому «хорошо усвоила привычки мужчин», – Гарри пережёвывал эту информацию до неприличия долго.

Будь жива мать, будь у них сестра или по крайней мере будь сёстры у их друзей, он совсем не так воспринимал бы женщин; они стали бы для него обыденными, возможно, даже неинтересными. Родители матери каждое лето приглашали их к себе в деревню и теперь, когда мальчики повзрослели, несомненно, стали бы сводить подходящие знакомства. Но дедушка давно умер, его вдова состарилась и одряхлела, а дяди и двоюродные братья, рассматривающие само существование Гарри и Джека как нечто неудобное, понемногу свели на нет всё общение с ними.

В клубе и банях на Джермин-стрит Гарри часто смотрел по сторонам, на мужчин, которые никогда не были женаты – постепенно к нему стало приходить понимание, что и они с Джеком попадут в их число, – и думал, что их жизнь не такая уж и плохая. Пока существовала миссис Оллардайс, чтобы кормить их и убираться, портной и парикмахер, чтобы поддерживать в порядке их внешность, холостяцкое существование не слишком печалило. Он заметил, что эти мужчины, вероятно, по достижении смутно определённого возраста, получали статус закоренелых холостяков; это означало, что они прошли (или же, наоборот, провалили) некий экзамен или же, если хотите, что одиночество стало следствием их личного выбора, а не жестокости судьбы.

После смерти отца Гарри поставили в известность, откуда брались деньги, с такой лёгкостью поступавшие на его банковский счёт. Очевидно, у семейного адвоката сложилось впечатление, что он имеет дело с инфантильным идиотом, и потому он рассказывал об этом Гарри так педантично и медленно, что его речь и в самом деле стала тем ещё испытанием для Гарри. Большая часть недвижимости отца находилась в частной собственности – дома в Брикстоне и, конечно, Ламбете, где жила миссис Оллардайс и плату за которые повышали доверенные лица. По условиям сделки, продав свой бизнес, он получил от Главной Лондонской автобусной компании как наличные деньги, так и пакет акций подчинённых ей железнодорожных компаний. В какой-то период – возможно, пребывания на континенте – он проявлял значительный интерес к немецкой компании, производившей боеприпасы, весьма хорошо себя проявившей, и балетной труппе, находившейся сейчас на грани банкротства. Всё, что осталось от наследства матери, ушло на покупку нескольких домов в Кенсингтоне.

Недвижимость в Ницце перешла мадам Грассерт. Гарри вспомнил женщину у могилы – как вуаль забилась ей в рот, как смешно её маленькие ручки в чёрных перчатках цеплялись за локоть подруги. Интересно, она ожидала получить больше?

Адвокат избегал смотреть Гарри в глаза; не отрывая взгляда от имени француженки на листе бумаги, он сказал:

– Счёт вашего отца во французском банке был заморожен на момент его смерти, естественно, после того как нотариус уладил все дела с неоплаченными долгами. При желании вы можете поручить ему вести судебный процесс, в случае, если… гм, значительные суммы были переведены на другой… банковский счёт, но, боюсь, восстановить эти суммы не удастся. Если вы хотите оспорить завещание, мы, конечно, можем…

– Нет, нет, – заверил Гарри. – Пусть всё останется как есть.

Такие подарки не делаются ни с того ни с сего, незапланированно. Если она скрасила последние годы жизни его отца, она по меньшей мере заслуживает крыши над головой. Ницца, подумал он, не то место, куда он желал бы когда-нибудь вернуться.

Мысль о том, что он внезапно унаследовал столько недвижимости, беспокоила Гарри, и он с облегчением услышал, что, подписав несколько бумаг, может оставить всё как есть, и относительно большая сумма продолжит поступать на его счёт, как раньше. Уже дома он осознал, что Джек, не получив ничего, теперь полностью от него зависим. Первой мыслью было разделить всё наследство на две части, но, конечно, так поступать было нельзя. Ввиду права наследования без ограничений недвижимость принесла бы больше дохода им обоим, если бы он был единоличным владельцем.


Еще от автора Патрик Гейл
Заметки с выставки

В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее  гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.