Место, названное зимой - [8]

– Кроме того, вы вполне можете жениться, – напомнил ему адвокат, – а жена и хозяйство потребуют куда больше средств, чем ваш нынешний образ жизни.

Потом он подробно описал ему, сколько в среднем расходует семья, состоящая из мужа, жены, двоих детей и четырёх слуг. Гарри имел настолько смутные представления о том, что сколько стоит, что даже не понимал, должны ли эти суммы огорчить его или, наоборот, стать приятным сюрпризом, поэтому слушал вполуха, что адвокат принял за невозмутимость, не внушившую ему доверия. Извинившись за прямоту, он сказал, что, поскольку у Гарри нет ни отца, ни матери, которые могли бы дать ему совет, а сам Гарри, конечно, имеет мало жизненного опыта, чтобы разбираться в таких реалиях, ему следует быть начеку, поскольку теперь он стал, выражаясь простым языком, добычей.

Потом Гарри несколько часов размышлял об услышанном, прогуливаясь вдоль Пикадилли и Найтсбриджа, чтобы немного успокоить мысли. Все эти размышления были так непривычны. Не то чтобы его ценность внезапно резко возросла; её не замечал даже любимый брат. Но он знал, что существуют руководства для высшей знати и наследников поместий; он просматривал родословную матери как-то в час безделья в библиотеке. Возможно, где-нибудь содержатся и сведения о финансах, выгодные женихи записаны в племенную книгу наподобие тех, что читает Джек, и прямо сейчас какая-нибудь не слишком щепетильная мать сосредоточенно изучает её и ставит карандашом из слоновой кости маленький знак вопроса напротив его фамилии?

Он решил особенно не таиться, но не рассказывать Джеку. Брат гораздо больше времени проводил в обществе, был открыт и доверчив, поэтому никогда не задумывался о мотивах других людей и ничего от них не скрывал, если думал, что они его любят. Он был настоящим другом матери-природы, никак не её личным советником, и всегда считал секреты непосильной ношей.

Гарри решил, что сейчас главное – помочь Джеку получить образование и найти своё место в жизни. О том, как защититься от потенциальных свекровей, они подумают позже. Даже если Джеку не нужно было бы столько времени уделять учёбе, соблюдение траура давало Гарри целый год на то, чтобы держаться в стороне от общества и критически оценивать новую информацию.

Джек был красив и хорошо сложен, не был павлином, но придавал определённое значение своей внешности и проявлял интерес к тому, как он одет. Весь год он с нетерпением ждал, когда закончится траур; Гарри видел, как сильно брату хочется поскорее надеть яркий пиджак клуба любителей гребного спорта или нарядиться в какой-нибудь другой костюм, кроме чёрного. Сам же он, напротив, был даже рад по уважительной причине не показываться в свете. Его и раньше нельзя было назвать душой компании, но на эти двенадцать месяцев он был избавлен даже от ничего не значащих разговоров. Незнакомцы и знакомые относились к нему с приятной осторожностью. Это напомнило ему легенду о Персее, прочитанную в детстве: как древнегреческий герой, надев волшебный шлем, обрёл невидимость. Другие мальчики из класса бахвалились, сколько вреда могли бы причинить окружающим, за кем стали бы шпионить, сколько банков бы ограбили, но он мечтал заполучить этот шлем, только чтобы побыть одному, чтобы никто не донимал, не докучал. Как ни странно, он начал наблюдать за людьми в трауре, став одним из них, и замечать небольшие различия в том, как они относятся к необходимости одеваться в чёрное.

Глава 3

Несколько месяцев спустя после того, как чёрный костюм стал привычным, так что Гарри начало казаться, будто он носил его всегда, как красивый швейцар – униформу, и несколько недель спустя после того, как Джек закончил обучение на ветеринара и начал подыскивать подходящее место, он прервал утреннюю гимнастику Гарри, ворвавшись к нему и размахивая визитной карточкой. На нём был клубный пиджак, яркий, как сама весна.

Эту карточку оставила ему мать девушки, которую он встретил на последнем светском рауте клуба любителей гребного спорта. Команда Джека выиграла кубок, и, стоя в очереди к палатке, где их вручали, он разговорился с незнакомкой.

– О чём же вы говорили?

– Да не помню. Так, ни о чём. Но она ужасно прехорошенькая. День был жаркий, палатка нагрелась, как плавильная печь, и никто особенно не хотел там торчать. Я, по-моему, сказал какую-то глупость про леди Кактам – дескать, она сама заслуживает кубок за то, что стоит тут в парадном костюме, говорит все эти речи и вручает нам кусочки серебра. У неё, кажется, человек десять сестёр. У мисс Уэллс, не у леди Забылкак. Да не смотри ты так, Гарри! Будет весело. Год закончился на той неделе, так что нам не придётся одеваться, как будто мы из похоронного бюро.

– Может, один сходишь?

– Я стесняюсь.

– Не болтай чепухи.

– Ну пожалуйста, Гарри! Мы вообще никуда не ходим, а у них будет весело. И потом, ты старший, значит, они в первую очередь хотят познакомиться с тобой. Ты – мой пропуск! И тебе это тоже пойдёт на пользу, сам знаешь.

Гарри согласился, потому что ни в чём не мог отказать Джеку и потому что почувствовал лёгкий укор совести от того, что и не заметил, как прошёл год траура. Он остался верен своим привычкам, но надел летний костюм и синий галстук; даже в этой неброской одежде ему казалось, что, идя по Грин-Парк и Сент-Джеймс, он притягивает взгляды. Он пообедал в клубе чуть раньше обычного, чтобы вовремя встретиться с Джеком. Миссис Уэллс жила в восточной части, неподалёку от Темзы, возле Туикенема, так что пришлось садиться на поезд у Ватерлоо, что ощущалось как целое путешествие, и Гарри понемногу овладело праздничное настроение. Пока Джек рассказывал ему всё, что знает о людях, к которым они собрались, Гарри думал, что брат, защитником которого он всегда себя считал, в свою очередь, думает, что оберегает его. Джеку, должно быть, он кажется довольно жалким существом, своего рода затворником.