Место, названное зимой - [3]

Шрифт
Интервал

– Я – Гарри, – сказал он.

– Очень приятно. Гарри, позвольте проводить вас на завтрак.

– Это больница? – начал было он, но женщина вновь рассмеялась.

– Это слово у нас тоже под запретом. Да я вижу, вы бунтарь! Это сообщество. Терапевтическое сообщество. А вот и Бруно.

Из третьего домика вышла мужеподобная женщина в строгом костюме. Пожав Гарри руку, она сразу же засыпала его вопросами о том, как прошла поездка, на которые он был не в состоянии ответить, поскольку даже не мог точно сказать, откуда прибыл. Мейбл мягко укорила её за это, Бруно не обиделась, и все вместе продолжили путь. Открывались всё новые двери, выходили всё новые люди, и вскоре их стало восемь. Кроме Мейбл и Бруно, больше женщин среди них не было. Чернокожий мужчина, по предположению Гарри, прислужник, сразу же почтительно отошёл в сторону, никем не замеченный, и терпеливо ждал, пока пройдут остальные.

Когда они дошли до главного корпуса, открылась дверь ближайшего к нему домика и вышла высокая женщина-кри[2] в ненавязчиво элегантной национальной одежде. Поймав взгляд Гарри, она быстро опустила голову, продемонстрировав каскад густых чёрных волос. Мейбл чуть слышно кашлянула, вновь переводя его внимание на себя.

Здесь было две комнаты, обе с видом на реку, – уютная библиотека, на которую Гарри взглянул лишь мельком, и столовая, хозяин которой пожелал всем доброго утра, прежде чем поприветствовать новичка.

Гарри увидел в нём одного из тех врачей, что время от времени проводили опросы в психбольнице. Это был высокий, темноволосый молодой человек, его густые усы привлекали внимание к грустным, влажным глазам. Гарри инстинктивно напрягся.

– Всё в порядке, Гарри. Вы в кругу друзей, – сказал врач и, зажав его руку в ладонях, выразительно потряс. – Удалось выспаться в оглушительной тишине?

– Да, спасибо, доктор… мистер Ормшо.

– Называйте меня Гидеоном, Гарри. Дайте-ка подумать… – он взглянул на карманные часы. – В десять часов приходите, пожалуйста, в мой кабинет.

Завтрак стоял на столике – целый ряд дымящихся блюд.

– Никакого мяса и алкоголя, – шепнула Мейбл. – Гидеон считает, они выводят из равновесия.

– Слава богу, хоть кофе можно, – добавила Бруно. Заметив, что Гарри так и стоит, уставившись на блюда, она спросила:

– Всё в порядке?

– Разве мы… – Он запнулся, и Бруно ласково посмотрела на него.

– Не торопись, – пробормотала она.

– Разве мы сами едим? – выговорил он наконец.

– Ну да.

– А где… а где санитары?

– Господи помилуй, нет здесь никаких санитаров.

Они спокойно, без лишних формальностей, выбрали, кому где сесть. К удивлению Гарри, краснокожая женщина и негр тоже к ним присоединились. Как и следовало ожидать, ели они в одиночестве. Один из мужчин нервно хихикал. Мейбл не переставала болтать, даже когда никто с ней не разговаривал. Гарри задумался, почему она так себя ведёт, если больше никто не поддерживает столь оживлённую беседу. Бруно подобострастно повторяла за ней каждое слово, но Мейбл не замечала её, явно не слишком высоко оценивая внимание женщины.

Мужчины в красивых весенних костюмах, не лишённых элегантных деталей – там шёлковый платочек, тут карманные часы, – сбившись в кучу в конце стола, кого-то напомнили Гарри. Только в конце завтрака, когда они сняли салфетки, он вспомнил кого. Хор Гайети-театра. В Лондоне. Целую вечность назад.

У каждого было особенное кольцо для салфетки. Гарри досталось с узором в виде ивовых листьев. Чувствуя под пальцами тяжёлый белый дамаст, он пытался вспомнить, когда последний раз пользовался салфеткой.

– Не то что в гадюшнике, верно? – спросил один из мужчин, и его тут же перебила Мейбл.

– Мы здесь не говорим об этом, – сказала она, затем ласково посмотрела на Гарри. – Гидеон верит в целительную силу цивилизованного поведения.

Краснокожая и чернокожий незаметно вышли из столовой. Наевшись булочек, мягких и бледных, Гарри вышел на террасу и увидел, что мужчина уже работает в саду – выравнивает лопатой края дорожки и бросает мусор в тележку. Возможно, мистер Ормшо был не только квакером, но ещё и социалистом, раз позволял прислуге завтракать с пациентами.

Маленький ара, сидя на насесте, наслаждался солнцем. По-видимому, он был прикован к своему месту. При виде Гарри он в знак приветствия помахал крылышками, блеснув перьями столь яркими, что эта яркость резала глаз, а потом вынул из мисочки орех и принялся прихорашиваться. Гарри, уже второй раз за сегодня ощутив ясность и красоту всего этого, почувствовал, что вот-вот расплачется.

– Смотри, только не трогай. – Он услышал за спиной голос Бруно. – Гидеон забрал его у девушки, которой он раскусил палец на две части. У всех нас здесь тёмное прошлое, – и, кончиками пальцев отдав ему честь, она большими шагами направилась в парк, воздух которого был так полезен для организма.

Издалека послышался пронзительный свист; обернувшись, Гарри увидел дымный столб от паровоза, прокладывавшего путь сквозь рощу; потом вспыхнула его яркая раскраска. Это зрелище вызвало болезненный спазм, и лицо Гарри резко дёрнулось. Часы с кукушкой – явная ирония! – висевшие в зале, пробили десять, и к нему подошёл мистер Ормшо.


Еще от автора Патрик Гейл
Заметки с выставки

В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее  гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.


Рекомендуем почитать
Кафа

Роман Вениамина Шалагинова рассказывает о крахе колчаковщины в Сибири. В центре повествования — образ юной Ольги Батышевой, революционерки-подпольщицы с партийной кличкой «Кафа», приговоренной колчаковцами к смертной казни.


Возмездие

В книгу члена Российского союза писателей, военного пенсионера Валерия Старовойтова вошли три рассказа и одна повесть, и это не случайно. Слова русского адмирала С.О. Макарова «Помни войну» на мемориальной плите родного Тихоокеанского ВВМУ для томского автора, капитана второго ранга в отставке, не просто слова, а назидание потомкам, которые он оставляет на страницах этой книги. Повесть «Восставшие в аду» посвящена самому крупному восстанию против советской власти на территории Западно-Сибирского края (август-сентябрь 1931 года), на малой родине писателя, в Бакчарском районе Томской области.


Миллион

Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.


Коронованный рыцарь

Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .


Чтобы помнили

Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.


Мудрое море

Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.