Место, где зимуют бабочки - [3]

Гектор Авила был любовью всей ее жизни, любовью, которую у нее так скоро отняли. Когда она была молода, ее густые черные волосы струились до самых бедер. Гектор любил ее волосы. Ночами, зарывшись в их нескончаемый водопад, он шептал ей: они такие блестящие, потому что в них отражаются звезды… А еще, в минуты любви, он перебирал пряди ее волос или припадал к ним лицом. Боже! С тех пор прошла целая вечность, но она и сегодня, стоит закрыть глаза, помнит запах его кожи – как помнит и каждую минуту, что им довелось провести наедине.

Она очнулась. Увы. Сейчас ее длинные волосы совсем не похожи на тот сверкающий водопад с блестками ночных звезд. И Гектора давно нет на свете. Никто не касается нежной ладонью ее волос. В далеком прошлом остались безмятежные дни и ночи со всеми их радостями и открытиями. Сегодня ее волосы похожи на снежный покров, невесомо легший на зябкие плечи. Сердце сжалось в приступе боли, и в голове вспыхнула мысль: а не пришла ли пора тронуться в путь, и поскорее, пока у нее еще остались на это силы?

И вдруг все поплыло перед глазами. Эсперанса схватилась за край трюмо. Она просто устала, попыталась она успокоить себя. Прошлую ночь почти не спала. Думала, вспоминала, старалась уложить в голове события давних лет, пересмотреть другими глазами… С момента как ей позвонила Мария, ее дочь, воспоминания нахлынули с новой силой. А вместе с ними и старые страхи. Она лишь ненадолго забылась сном, но одолели кошмары – они терзали ее и терзали, не отпуская ни на миг до рассвета.

Эсперанса привычно прошлась глазами по другим фотографиям на столике и задержалась на одной, в серебряной рамочке. Самая дорогая ее сердцу фотография! Ее младшая дочь, Марипоса, с маленькой Луз на руках – вся светится счастьем, ясные светлые глазки полугодовалой малышки блестят, как два маленьких солнышка. Эсперанса почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Сердце затопила волна любви к этой крохотной девочке. Ее сокровище! Подарок судьбы. Этот ребенок помог ей выжить в последние годы – после того как Марипоса бесследно исчезла.

– Гектор, – вырвалось у нее. – Мне так нужно твое мудрое слово. Оно мне всегда нужно, но сегодня особенно. Я должна поговорить с Луз, но не могу пока найти верных слов. Сама я как-нибудь справлюсь со своим горем, я мать. А Луз… ей исполнился двадцать один год, она уже не дитя, но она молода, а молодежь рубит сплеча… Я за все эти годы насочиняла для нее кучу небылиц о ее матери. А теперь вот это! Как мне перед Луз оправдаться? Как сделать, чтобы она поняла, почему я на это пошла? – Эсперанса в отчаянии уронила голову себе на руки. – Вдруг она на меня так осерчает, что не простит за вранье?

Загрубевшими пальцами она собрала пряди волос и принялась методично сматывать их в узел, словно это были не волосы, а тонкая пряжа. В голове билась одна-единственная мысль: как сказать Луз правду о ее матери? Им надо где-то уединиться, чтобы никто не помешал, и тогда она расскажет внучке все как было, от начала и до конца.

Она почувствовала дрожь в кончиках пальцев. Это от напряжения. Она воткнула последнюю шпильку, закрепляя пучок на затылке, открыла шкафчик и взяла с полки кремовый пузырек с таблетками, что был припрятан у нее под стопками белья и носков. Она не говорила Луз, что принимает сердечные препараты, снимающие сердцебиение. Хватает у той и других переживаний. Не надо взваливать на внучку бабушкины проблемы. Сама как-нибудь справится.

Эсперанса открыла флакончик и со вздохом вытряхнула на ладонь последнюю таблетку в розовой оболочке. Нужно срочно пополнить запас. Вот только хватит ли у нее денег на все? Лекарство-то дорогое. Она положила таблетку на язык и запила водой из стакана. Впрочем, обо всем этом она подумает после. А сейчас у нее много других забот.

Осторожно наложив на щеки немного румянца, Эсперанса подкрасила губы. Помада придала красивую форму ее усохшим губам, в одно мгновение оживила их. Она внимательно оглядела себя в зеркале. Порой, вглядываясь в свое отражение, она вдруг видела напротив себя не изможденную жизнью старуху с лицом, испещренным морщинами, а ту юную девушку, которой была когда-то. Вот и сегодня на нее сверкнула глазами молодая девчонка. Только в глазах ее затаилась тревога – совладает ли она с тем, что ей предстоит?

Облокотившись на край кровати, Эсперанса нагнулась надеть легкие туфли из парусины, потом опустилась, встав на колени. Обычно она читала утренние молитвы, теребя в пальцах четки. Она приподняла матрас и пошарила там – но не в поисках четок. Сегодня она искала другое. Матрас был тяжелый, и Эсперанса почувствовала, что задыхается от напряжения. Наконец пальцы нащупали небольшой кожаный мешочек, и она потянула его к себе.

Это был кошелек ручной работы. Много-много лет тому назад он проделал с ней такой далекий путь из крохотной мексиканской деревушки – аж в штат Милуоки. Сев на деревянный пол скрестив ноги, Эсперанса потеребила пальцами бабочку, искусно вытисненную на золотистой коже, и, не колеблясь, вынула из мешочка толстую пачку счетов и денежных купюр. Она пересчитала банкноты, тщательно расправляя у себя на коленях каждую. Губы сложились в довольную улыбку.