Место действия. Публичность и ритуал в пространстве постсоветского города - [4]
Этот текст может опираться на разные «языки», в разной степени доступные разным пользователям. Марсианин вполне может быть не в курсе, что крест на куполе указывает на связь здания с христианской религией. Однако в голове автора проекта незримо присутствует некий минимально квалифицированный «читатель», принадлежащий к той же культуре, что и автор, и потому способный считывать не только физические возможности. В эпохи культурного сдвига, однако, набор «языков» меняется, публика разделяется на поляризованные группы носителей культурных кодов уходящего прошлого и культурных кодов наступающего будущего. Представители разных групп отличаются друг от друга примерно так же, как Базаров от Павла Петрович, или как Шариков от профессора Преображенского. Публичное пространство в такие времена проще открывается новым формам и ранее нетипичным для него видам поведения – они становятся терпимыми или даже предписываются.
Сложноустроенный текст места включает в себя, разумеется, и разнообразные помещенные в пространстве словесные тексты, большинство из которых привязаны к конкретному расположению и выполняют указательную функцию: они называют, сообщают и запрещают не «вообще», а применительно к некоторому данному локусу. Будучи перенесены в другое место, они вводили бы в заблуждение. В отличие от этих текстов газету или книжку можно читать где угодно, и от этого смысл прочитанного не поменяется.
Вот в Павловском дворце проходящим с плаца посетителям может быть не очевидно, где находится вход в музей, и устроители порядка поместили на галерее правого крыла такую табличку, рассчитывая на то, что каждый фрагмент текста найдет свою аудиторию – понимающую только один язык.Ориентирование в публичном месте вообще может быть проблемой, особенно для того, кто попал сюда впервые. Указатели и планы местности представляют для пользователя по крайней мере две систематические проблемы: во-первых, нужно понять изображение на карте и, во-вторых, соотнести то, что ты видишь вокруг, с твоим пониманием изображенного. Такое сопряжение отчасти перестает быть проблемой для тех, у кого с собой смартфон с навигатором.
По аналогии с юзабилити, возможно и к архитектурному сооружению, и к публичному месту применять критерий интуитивности: насколько легко освоиться здесь попавшему сюда впервые. Но в отношении неспецифического публичного места вроде площади, парка, открытой пешеходной зоны или крытой галереи эта аналогия не вполне последовательна. Так, применить критерий «в какой мере это место может быть использовано определенными пользователями, желающими достичь определенных целей результативно, просто и с комфортом» было бы натяжкой, ибо такая формулировка предполагает, что люди здесь чем-то целенаправленно занимаются. Между тем, находясь в неспецифическом публичном пространстве без деловой необходимости, они не преследуют никакой специфической цели. Применительно к покупке мороженого еще можно было бы говорить о затраченном времени и количестве шагов, которые необходимо для этого произвести, но значительная часть того, что человек там будет делать, им заранее не определена. Соответственно, речь может идти об ориентации и навигации, но не об ошибках в выполнении задачи. Однако такие характеристики юзабилити, как эмоциональный отклик и запоминаемость, актуальны и для оценки места.
Упомянутое выше представление о «возможностях» применительно к более крупному масштабу городского ландшафта позволяет нам по-новому увидеть то, что Кевин Линч в своей классической книге «Образ города» (Lynch 1960) называет «читаемостью» (legibility) городского пространства. Это мера того, насколько легко человек прочитывает в городском ландшафте связность его отдельных элементов и воображает себе некую целостную и осмысленную картину места. Что делает такое считывание смысла более удобным и органичным? Что создает для этого предпосылки в организации городской среды? Чтобы так поставить вопрос, нужно увидеть город не только как физический объект и геометрическое пространство, а в перспективе его восприятия человеком – как некую среду, составляющую часть жизненного мира людей – пользователей города.
Пространство не равно месту. Как указывает социолог Виктор Вахштайн, «само по себе „место“, понимаемое как фрагмент территории, участок географического пространства, не является предметом социологического интереса. Место становится таковым, если в фокусе внимания оказывается его социальное использование. Как именно место „производится“ действиями тех, кто в нем непосредственно находится? В каких действиях формируются его границы? Что придает границам принудительность и непреложность социального факта? Задавая эти вопросы, мы говорим не просто о „поведении в местах“ (что само по себе является исконной темой социологических исследований), мы задаем вопросы <…> о социальной логике места» (Вахштайн 2011: 260). И дальше он отмечает, что таких логик применительно к одному и тому же месту может быть множество, поскольку их можно наблюдать в действиях самых разных людей, имеющих к этому месту отношение (от архитектора до управляющего и посетителя). Соположение логик позволяет описать социальную конструкцию места.
