Местечко Сегельфосс - [4]

Он проходит мимо Бертеля из Сагвика, и Бертель кланяется. Идет к четверым рабочим, которые насыпают мешки мукой и затягивают у них верхушки; эти не то кланяются, не то нет, двое слегка кивают, а двое умышленно нагибаются над мешками и притворяются, будто не видят. Это рабочие нового склада, они ходят в галошах и приехали сюда на велосипедах, машины их стоят поблизости.

Господин Хольменгро заговаривает с ними, они не выпрямляются и слушают не очень внимательно; стоят, навалившись на мешки, и словно заставляют себя слушать. Когда хозяин кончает говорить, они выпрямляются и с минуту думают о том, что он сказал, потом начинают громко разговаривать между собой так, чтобы хозяин слышал, выражают сомнение в правильности его распоряжения, спрашивают друг у друга, плюют, советуются: – Как по-твоему, Аслак? – говорят они. – Что нам делать? – говорят.

Помещик повернулся уходить и уж сделал несколько шагов, но, услышав последние слова, кричит через плечо:

– Что вам делать? Вы должны сделать так, как я сказал!

И при этом, должно быть, думает, что дело решено. Увы, оно, пожалуй, совсем не решено; но помещик видит сейчас, как и раньше, что уважение пропало, он боится спора и удаляется. Больше он не смеет настаивать. Случалось, что помещик увольнял своего слугу Аслака, но тогда остальные его слуги грозили, что тоже уйдут. Это случалось два раза, и оба раза не приводило ни к чему.

А будь на его месте бывший владелец имения Сегельфосс, лейтенант! Молнией сверкнул бы воздух от хлыста, – вон! С годами господину Хольменгро часто приходилось вспоминать лейтенанта Хольмсена: слов у того было немного, два слова, четыре, а глаза словно печати. Когда он вжимал в руке ручку хлыста, суставы пальцев становились совсем белыми, но зато, когда он раскрывал руку и хотел кого-нибудь поощрить, минута эта долго жила в людской памяти. Служить у него было приятно, потому что он умел приказывать, он был начальник, барин. А носил ли он огромные золотые кольца в ушах, как важные шкипера с западного побережья? Курил ли длинную пеньковую трубку с серебряным мундштуком? Был ли так толст, чтобы на двух стульях помещать свое величие? И все-таки никому не отводилось такого просторного места, как ему, и никто не осмеливался говорить с ним свысока.

Господин Хольменгро и понынче удивляется. Он ли не пробовал сам всяческими способами приобрести власть над своими служащими? Разве он не додумался даже до того, что поступил в масоны и разгуливал, словно затаив какую-то сверхъестественную силу. Но люди не очень-то обращали на это внимание, никто его не боялся, таких дураков не было. Да никто в точности и не знал, действительно ли помещик был масон.

Он подходит к Ларсу Мануэльсену и говорит:

– Здравствуй, Ларс. Ты опять начал у меня работать? Ларс отвечает:

– Избави бог! Нет, это я только случайно.

– Где Оле Иоган?

– Задержался внизу. Я поработаю покамест вместо него.

– Я послал сегодня утром поденщика на подмогу, где он? – спрашивает господин Хольменгро.

– Поденщика? Не Конрада ли? – Нет, Ларс Мануэльсен не видал Конрада.

– Он столкуется у меня, получает харчи, нынче утром он должен был прийти сюда.

– Стало быть, сидит где-нибудь и ждет. Разыскать его?

– Да, разыщи.

Все идет неладно, и помещик хмурит брови. Поистине, у этого короля, владеющего поместьем Сегельфосс, много неприятностей. Несколько лет тому назад это был добродушный и свежий господин, теперь у него синие жилки на висках, заострившийся нос, морщины у глаз и седая борода. Все у него тонкое: руки и лицо, ноги – все превратилось в кожу да кости. Но разве он стал из-за этого ничтожен?

Тогда он не был бы тем, кем он был! Правда, в деятельности его уже нет прежнего широкого размаха, да, мельница его работает только днем, он держит меньше рабочих; но король Тобиас не рассыпался на кусочки, у него выносливости хватит. Когда он стоит на открытом месте и, задумавшись, озирает свою могучую реку, а за нею пристань и море, и дает волю своей голове похозяйничать, тогда выражение лица его сильно, и глаза полны отваги. Молодость отлегла от него, да, но старость еще не пришла – он человек пожилой, но поговаривают, будто в соседнем поселке у него еще родятся ребятишки.

Ларс Мануэльсен возвращается с поденщиком, и помещик спрашивает:

– Что ты делал сегодня?

– Да я только так, сидел, – отвечает Конрад.

– Он сидел и курил, – докладывает Ларс Мануэльсен.

– А что же мне было делать? – спрашивает Конрад.– Ведь Оле Иоган не пришел.

– Ты мог бы явиться ко мне и был бы приставлен к работе, когда я пришел, – важно говорит Ларс Мануэльсен.

Но Конрад фыркает:

– К тебе? Мне надо было явиться к тебе?

– Да, надо было, – подтверждает помещик.

– Нет, не надо, – говорит Конрад.– А если вы хотите вычесть с меня за этот прогул, так я за него ничего и не получу.

– И ты думаешь, что тогда все в порядке? – спрашивает помещик.– Да ведь работа, которую ты должен был сделать, стоит.

– Да, а что ж, если Оле Иоган не пришел? Я тут не при чем.

– А то, что ты два раза ел сегодня, это мне тоже с тебя вычесть?

Тоща поденщик отвечает:

– Ел? Что же мне – выходить на работу на тощий желудок? Нам, наемным рабам, становится все хуже и хуже, вы хотите вырвать у нас даже кусок изо рта.