Месть в тротиловом эквиваленте - [16]

— Наверное, вы еще и потому с ними не пошли, что не мусульманин, — корректно подал я новое направление мыслям собеседника. — Вы православный?

— Я просто христианин. Родители и деды с бабками были атеистами, но более давние предки, думаю — православными. Не знаю точно. Но я к православию равнодушен как раз потому, что читал в свое время Библию. Хорошо помню в Евангелии от Луки слова Христа: «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову». А раззолоченные православные священники не за Христом идут. Они за фарисеями на «Мерседесах» едут. С такими священниками мне не по пути. Это я тоже высказывал, помнится, на телевидении. Подрываю я оплот государства — православие? Наверное, да. Я вообще считаю, что любая официальная религия является только инструментом, необходимым власти для управления бездумной толпой, и не имеет никакого отношения к вере в Бога. Дополнительная опора, костыль. Это мне тоже в вину ставят?

— Если и ставят, то мне об этом ничего не известно, — признался я, не возражая, потому что разделял подобные взгляды.

— Тот же самый обман простых людей, как и всюду. Институт военного священства в армии ввели еще при мне. У меня в батальоне священник служил. Числился моим заместителем по работе с верующими. Такие солдаты сразу откуда-то появились. Сколько я их ни спрашивал, ни один Библию не открывал. Священник солдатам ее не читал и не рекомендовал, чтобы они сами это делали, потому что много вопросов возникло бы. Ему не хватило бы грамотности, чтобы на все ответить. Потому я и называю такую религию обманом, как и все, что нас окружает. Нам вот глава нашего государства обещает скоро довести пенсии до прожиточного минимума. С гордостью говорит об этом. А прямо сегодня пенсионерам как жить? С голода умирать? Случись что со мной, Аглая Николаевна на свои копейки протянуть не сможет. Какая у нее пенсия — всю жизнь со мной по военным городкам моталась. А там с работой для офицерских жен, сам, наверное, знаешь, как дело обстоит. В лучшем случае медсестрой можно устроиться или продавщицей в магазине. Но на всех ни лазаретов, ни магазинов не хватит.

Стажа, следовательно, нет. Пенсия минимальная. Большую ее часть приходится платить за услуги ЖКХ. Так ей что, следовало меня бросить, чтобы себе пенсию зарабатывать? Это называется социальной справедливостью? Не могу согласиться с этим, как и с современной трактовкой патриотизма. Нам нашли врага, чтобы мы с ним сцепились, внушают, что мы за Родину должны выступать. А в действительности воевать приходится за большие деньги тех особ, которые нами правят. Мне это как-то совершенно не по душе.

— Это вы тоже в той телепередаче высказывали?

— Высказывал, — подтвердил подполковник.

Мне импонировала его армейская прямота.

Виктор Федорович не боялся показаться неудобным собеседником. Он вообще не желал никого и ничего бояться. Наверное, с таким человеком трудно говорить. С прямыми и честными людьми всем и всегда общаться не так-то просто. Даже я, слушая его, испытывал некоторое смущение, поскольку к таким разговорам не готовился.

— Я лично вас понимаю. Они, которые против вас дело возбуждают, тоже, думаю, соображают, что к чему. Но это идет вразрез с мнением, навязываемым обществу. Вот потому некоторые личности и пытаются шить вам уголовное дело, хотя не имеют практически никаких фактов против вас. Значит, вопрос сводится к тому, чье мнение больше устроит неподкупного, сурового, но справедливого судью.

Скоморохов улыбнулся. О судьях он думал, как я понял, верно. Виктор Федорович вполне резонно предполагал, что если дело дойдет до суда, то оно может закончиться для него крупными неприятностями. Это я понял по его чуть-чуть виноватой улыбке. Вину он, скорее всего, чувствовал перед Аглаей Николаевной. Сам только что говорил, что ей на свою пенсию прожить будет невозможно.

Но реального выхода из ситуации Скоморохов, как мне показалось, найти не мог.

— Но что-то ведь нужно предпринимать, — очень легко, как подсаживают на остановке старушку в трамвай, подтолкнул я его.

— Вы, капитан, предлагаете мне сходить в церковь, исповедаться перед священником, крепко выпившим крови Христовой, то есть кагора, а потом провести пресс-конференцию и оклеветать на ней тех людей, которые, не чувствуя удовлетворения от существования в своей стране, уехали искать правду в далекие края, чтобы жить по ней. Так? Думаете, тогда от меня эти следователи отвяжутся?

— Сомневаюсь, что отвяжутся. Они будут искать новую причину для преследования. Инерция у них такая. Я же предлагаю другой выход. Действия иного порядка. Встречный курс.

— Я слушаю. Честно скажу, что пока не вижу реального выхода.

— Нужно найти и поймать того негодяя, который организовал эти взрывы.

— Вы же сами только что говорили, что и тогда не отвяжутся. Будут искать повод, устраивать провокации. Это их привычная работа.

— Значит, вам необходимо будет проявлять осторожность, сдержанность в высказываниях и в действиях. Вполне привычная для разведчика ситуация.

— Хорошо. Пусть будет так. А как искать-то? Я, мне кажется, совершенно непригоден к подобной работе. Я диверсант, не более того.