Месть Танатоса - [44]

Ральф фон Фелькерзам распахнул дверцу «мерседеса» — бригадефюрер Шелленберг сел в машину. Отто Скорцени подошел к своему автомобилю. Задумчиво взглянув на

Рауха, который предупредительно открыл перед ним дверь, оберштурмбаннфюрер сел на заднее сидение рядом с Науйоксом. Машины тронулись.

— Нас отпустили домой поспать, — сообщил он Науйоксу распоряжение Шелленберга.

— Это надо отметить, — усмехнулся Алик.

— Не отметить, а поспать, — поправил его Скорцени с иронией.

— Одно другому не мешает, — не унимался по привычке Науйокс. — Чем лучше отметишь, тем крепче поспишь, известное дело. Значит, поедем ужинать к нам, — предложил он. — В ресторан мы все равно уже не успеем, а Ирма нам что-нибудь приготовит. По-моему, утром я не все съел.

— Когда мы вернемся в Берлин, будет совсем поздно. Ирма, наверное, ляжет спать.

— Не ляжет, — ответил Алик с уверенностью. — Она никогда не ложится, пока я не вернусь… Она не признается, но всегда очень переживает и скучает.

Было уже далеко за полночь, когда черный «мерседес» с бронированными стеклами затормозил перед домом на Берлинерштрассе. Улица выглядела пустынной, почти все окна в доме темны, и только на четвертом этаже во втором окне справа сквозь задернутые плотные шторы едва пробивался тусклый свет ночника.

— Это у нас в спальне, — Алик вышел из машины и посмотрел вверх, — читает, наверное.

Занавески на окне покачнулись. Услышав, что подъехала машина, Ирма выглянула в окно. Алик приветственно махнул ей рукой. Через минуту оба окна на четвертом этаже вспыхнули ярким электрическим светом. Выйдя из машины, Скорцени отпустил адъютанта.

— Ты свободен, Раух, до утра, — сказал он, — но прежде распорядись, чтобы через два часа шофер вернулся за мной сюда.

— Не стоит, — вмешался Науйокс, — ты останешься ночевать у нас. Иначе, пока мы поужинаем, пока ты доедешь до дома, спать будет уже некогда. А надо же выполнять распоряжение шефа: «Сегодня мы все устали, господа», — так он выразился, наверняка. Когда еще представится такая возможность? Так что поезжай, Фриц, — обратился он к адъютанту Скорцени, -а потом отправь машину в гараж. Дайте шоферу отдохнуть. А завтра утром я вызову свою машину и доставлю вашего начальника на службу в целости и сохранности.

— Хорошо, — согласился Скорцени.

Раух захлопнул дверцу, машина отъехала.

Они вошли в подъезд и поднялись на четвертый этаж. Дверь квартиры распахнулась им навстречу.

— Вы что-то совсем поздно сегодня, — как и предполагал Науйокс, Ирма вовсе не собиралась ложиться спать. В узком темном платье с большим кружевным воротником она казалась девочкой-подростком. Белокурые волосы были распущены и свободно вились по плечам. Она поцеловала Алика, приветливо кивнула Скорцени.

— Ты ночуешь у нас? — спросила она, закрывая дверь. — Прекрасно. Сейчас поужинаем. Я как раз приготовила ужин. По тому, что Алик мне сегодня ни разу не позвонил, я поняла, что если я вообще сегодня его увижу, то ужинать Мы будем дома. Раздевайтесь и проходите в гостиную, я сейчас, — она поспешила на кухню.

Оба офицера прошли в комнату. Упав в мягкое кресло у рояля, Алик с наслаждением .закурил сигарету и спросил:

— Я так понял, что проблема нашей подопечной близится к благополучному разрешению?

— С чего ты взял? — удивился Скорцени. — Шелленберг еще не сказал однозначно, что он возьмется ходатайствовать за нее перед Гиммлером. Сначала он хочет во всем убедиться сам.

— А я уверен, что будет! — заметил Науйокс многозначительно.

— Почему это ты вдруг стал так уверен? По-моему, ты очень сомневался, — напомнил ему оберштурмбаннфюрер.

— Я видел, как он смотрел на нее. Мне кажется, сегодня Шелленберг понял, что он рано женился.

Скорцени, который курил у окна, резко повернулся:

— Что ты сказал?

— Не хочу сеять сомнения, но не надо забывать, что у нас — молодой шеф, — развивал свою мысль Алик, — А у нее — ну прямо-таки проникновенные глаза. Обо всем остальном трудно судить в той одежде, которую она сейчас носит. Но глаза… Шелленберг, конечно же, не подаст вида и сделает нам большое одолжение, как всегда. Но кажется мне, что впереди нас ожидает много интересного.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что тебе должно быть ясно и без меня. Ты сам говорил, что когда она будет с нами, она будет свободна и сможет распоряжаться своей личной жизнью, выберет себе мужчину, сама и так далее… Фантазии! Сдается мне, что кое-кто явно пойдет вне конкурса, хотя бы и в принудительном порядке. Например, Гейдрих. Его страсть к слабому полу общеизвестна. Впрочем, лично я в этом вижу только пользу, — заключил Науйокс удовлетворенно. — Чем больше лиц, заинтересованных в ее судьбе, а тем более таких влиятельных, тем удачнее сложится ее жизнь здесь. А это немаловажно, если учесть предысторию. Оба они женаты, и Гейдрих, и Шелленберг. Оба в первую очередь думают о карьере и не могут позволить себе быть скомпрометированными связью с бывшей заключенной концлагеря. Ну а их симпатии… Да ради Бога — это только к лучшему, Глядишь и Гиммлер увлечется, а то он всегда такой озабоченный!

— Этого не будет, — Скорцени почти грубо оборвал его и отошел от окна. Бросил окурок в пепельницу, подошел к открытому роялю, взял несколько аккордов из Вагнера. Потом снова достал сигарету, закурил ее от огня одной из трех высоких свечей в канделябре, стоявшем на рояле, и, продолжая играть, произнес уже значительно мягче: