Месть смертника. Штрафбат - [49]

Когда в голове прояснело, он обнаружил, что рядом сидит Сивой – преступный акын занял этот самый комфортный пост с одним их своих уголовников. По праву авторитета, которое Сивому почему-то казалось незыблемым даже в штрафбате. Выжившие люди Титова не любили его за эту блатную наглость.

Сивой достал один из своих многочисленных немецких портсигаров, извлек папиросу и протянул ее Белоконю вместе с трофейной зажигалкой.

– Покури, старшина, – сказал он. – Покуримши оно легче.

Табак у немцев был не ровня солдатской махорке – у него даже вкус имелся.

– А если пожрать нормально – еще легче, – проинформировал Сивой. Судя по усыпавшим его гладкий череп шрамам, уголовник десятки раз приходил в себя с разбитой головой и теперь точно знал, о чем толкует. – Да только где ж тут нормально пожрешь?..

– Фашистского пайка тебе мало? – спросил Белоконь.

– У них здесь один мед и шоколад, сам знаешь. Все тает, течет, скоро задница от них слипнется… Мяса бы с кашей или супец какой… Видать, давно немчуре хавчика не подвозили. Эх, что за жисть пошла! Ни помыться, ни побриться, вонища, вши заели…

– Какие уж вши, – с сомнением сказал Белоконь. – Меня никто не заедает, тебя и подавно не заедят.

Но Сивому, похоже, хотелось просто поныть.

– В баньку бы! – жалобно проговорил он. – Все бы отдал за баньку! И морду бы поскоблить! В этой щетине еще жарче-то…

– После войны помоешься, – мрачно ответил Белоконь, терзаемый схожими желаниями. – А бриться… ну, брейся, никто не запрещает.

– Так ведь нечем, старшина! Своего инструмента нет, у немчуры какие-то фитюльки вместо бритв… Может, у тебя какая бритвочка имеется?.. Сыграл бы портсигар против бритвы? Ты только не вспыли, я просто спрашиваю!

Последние слова Сивой произнес очень поспешно.

Портсигар… Сперва этого добра хватало у гниющих на солнце фрицев. Потом перестало хватать. Белоконь даже не пытался пересилить себя и взять папиросы у мертвых, так и вертел самокрутки. Сбор трофеев на занятой высоте его не интересовал. Старшина был слишком занят – он переживал за своих женщин. Думал о них, когда рыл землю, грезил, когда проваливался в тревожный сон…

Все, что он добыл для себя, – губная гармошка да карманная библия на немецком. Эти вещи лежали на нарах, Белоконь дважды на них засыпал, прежде чем заметил. Гармошка была нестандартной – на ней были изображены бегущие олени и заходящее солнце. Библия была напечатана на очень хорошей бумаге. Белоконь оторвал и выбросил переплет и с тех пор приобщался к религиозным таинствам через легкие – сворачивая самокрутки. Если подумать, это был самый короткий путь.

В мрачные минуты душевной тоски Белоконь извлекал из гармошки с оленями тоскливые всхлипы и нечеловеческий вой. Она приглянулась Сивому, западавшему, как ворона, на все блестящее. Белоконю гармошка нравилась, но не настолько, чтобы не обменяться на что-нибудь полезное. Да хотя бы на хороший портсигар с папиросами. Но Сивой, несмотря на то, что портсигары достались ему даром и было их у него штук десять, вот так запросто меняться не хотел. Уголовнику это казалось какой-то дикостью – взять и обменяться. Он предлагал играть в карты, биться об заклад, кидать монетку – делал все, чтобы у него была возможность получить предмет без обмена. Причем по лагерной привычке норовил взять Белоконя наглостью. А как насчет сыграть, начальничек? Не боишься, мол?.. Белоконь между тем был на грани помешательства от событий последней недели. После второго такого наезда он сорвался. Белоконь схватил саперную лопату и погнался за шустрым уголовником – наверное, хотел зарубить. Гонял он его недолго – успокоился, обежав большую часть траншей. С тех пор Сивой очень явственно чувствовал в Белоконе силу и вел себя не так нахально, как с остальными. В глазах уголовника новоиспеченный старшина встал на одну ступеньку с начальниками – Титовым и Гвишиани.

В этот раз Белоконь просто не обратил внимания на предложение сыграть. Да и бритвы не было.

– Не барин, ножом побреешься, – сказал он.

– Ножом я себе всю шкуру сдеру, – сказал Сивой, – пока результат-то будет.

– Если нормально заточить, то не сдерешь.

– Эх, старшина, старшина… Сам заросший, а меня учишь.

Белоконь пожал плечами.

– Мне не до этого. Я и топором побриться могу, если будет надо.

– Как припрет, можно и голой задницей, – сказал Сивой. – Полрожи в кровищу, подумаешь! А ты так, чтобы начисто и не сдирая шкуру, можешь, старшина? Топором-то?

– Неси топор, попробую.

– «Попробую»! Не обижайся, но фуфло это все. Давай об заклад побьемся, чтоб интерес был. Только не вспыли, я просто предлагаю!.. Даю лучший, под завязку полный портсигар против твоей гармошки, что топором нормально не поскоблишься.

Белоконь подумал, что все равно когда-нибудь придется бриться. Старшине так ходить можно лишь в исключительных случаях, а вообще-то не положено.

– Идет, – сказал Белоконь. – Где топор?

– Найти инструмент – дело десятое, – радостно сказал Сивой. – Найдется позже – обрастешь больше… Шучу, старшина, не кипятись. Пустячное вообще-то дело – в городок сгонять, да взять там любой. Меня можешь послать, я с удовольствием схожу. Не сбегу, не бойся. Хотел бы свалить, свалил бы раньше.