Месть смертника. Штрафбат - [51]

Белоконь приложился к фляге с водой и долго пил. Титов подошел и сел возле него на нары.

– Очнулся? – спросил комбат. – Что-нибудь соображаешь?

Белоконь утвердительно замычал.

– Хорошо, – сказал Титов. – Я пытался тебя растолкать пару часов назад и поговорить, но ты меня не слышал. Вижу, сейчас тебе получше.

– Так точно, товарищ капитан, – с трудом произнес Белоконь и закашлялся.

– Ты проспал почти сутки, товарищ старшина. Пора бы оклематься. Я уже давно всех выпроводил, чтобы поговорить с тобой. Можешь не отвечать, только слушай.

– Угу.

– Василий, я не берусь судить, что у тебя с головой и было ли оно у тебя до травмы. Но второго Дерюгина нам не нужно. Когда сходят с ума командиры, это слишком дорого обходится для солдат, понимаешь?

Белоконь кивнул, хотя слова комбата он воспринимал с трудом. Но сознание возвращалось, в глазах светлело с каждой секундой.

– Для тех, кто имеет голову на плечах, – говорил Титов, – война опасна не только смертью или ранением. Сколько уже таких дерюгиных на моих глазах впадали в… хм, в поведение, которое можно назвать только преступным. Я и сам отчасти такой – мне обожгло не только лицо и грудь, мне обожгло ум… Может быть, я говорю сейчас не очень гладко и четко, но уж постарайся понять. За мной нет ни малейшего преступления, но командовать штрафниками меня отправили не просто так, на то были причины. Во мне что-то сдвинулось, Василий. Пока ты тут лежал, говорил и вскрикивал, я понял, что и с тобой случилось то же самое. Поэтому я и решил с тобой поговорить. Хочу рассказать тебе, что мне помогает выплыть, когда накатывает волна ужаса. Выслушай и постарайся запомнить. Это единственное средство для таких людей, как мы с тобой.

– Хорошо, – сказал Белоконь. В «единственное средство» Титова он заранее не верил, но старался не подавать виду.

– Когда мне кажется, что меня вот-вот захватит ужас, что нет выхода и все бесполезно… я думаю о русской земле, – сказав это, Титов встал и простер руки, указывая на раскинувшуюся за стенами блиндажа русскую землю. – Наша страна, она огромна, бескрайние просторы!.. Сколько лесов и полей, широких, как море, рек! Эта земля может прокормить сотни миллионов человек, тысячи! Сколько хлебопашцев с плугами, рабочих на наших величественных заводах, коров на тучных колхозных лугах… – Титов сделал паузу и набрал побольше воздуха, – …ежедневно совершают великий трудовой подвиг, чтобы прокормить нашу рабоче-крестьянскую армию!!!

Запрокинув флягу, Белоконь принялся шумно пить. Комбат не обратил внимания.

– И гордость!!! Гордость охватывает за нашу советскую родину во главе с рабоче-крестьянским правительством!

Беспрерывно кивая, Белоконь достал из вещмешка немецкий заменитель меда в брикете. К нему бы хлеба. Ничего, и так неплохо.

– И чувствуешь, Василий, всей кожей ощущаешь, что вместе мы победим любого врага, не говоря уж о какой-то там душевной слабости! Что такое душевная слабость перед жарким энтузиазмом нашего общего дела?!! Наш человек, рабочий и колхозник, всегда здоров душой – он лечится трудом для всеобщего блага! Большевизм – высшая стадия умственного здоровья, вот к чему нужно стремиться!..

Белоконь утвердительно выкатил глаза – выразил энтузиазм и преданность общему делу. От этого он едва не подавился.

Титов кончил и немного успокоился. К нему постепенно возвращалось осмысленное выражение здоровой половины лица. Комбат принял из рук Белоконя флягу с водой, попил и отдышался.

– Вот так и только так, Василий, – сказал он, – можно бороться с нашим слабым перед обстоятельствами разумом.

– Спасибо вам большое за науку, товарищ капитан! – сказал Белоконь.

– Это единственное средство! – повторил Титов. – В моменты слабости ты должен понимать, что есть что-то гораздо выше и важнее твоей жизни. И даже жизней всех бойцов Красной Армии!

Белоконь с ним согласился. Да, есть что-то гораздо выше – есть! Рита, ночь, луна над озером… Рита…

– Знаю, что не всякий способен повторить твой подвиг, – сказал комбат. – Ох, не всякий! Поэтому я и говорю с тобой как с близким мне по духу советским человеком. В одиночку уничтожить два взвода фашистов, захватить языка и важные документы, схемы – это по-комсомольски!.. Ты комсомолец?

– Нет, товарищ капитан, мне не по возрасту.

– Ах, да… И я со всей уверенностью утверждаю: подобное можно совершить только с мыслью о нашем социалистическом отечестве… – чуть менее восторженно сообщил Титов и внезапно перешел на деловой тон: – Поэтому я добавил несколько фраз в твой вчерашний рапорт, перепишешь. Без них у командования может сложиться ошибочное впечатление о случившемся. Уверен, что очень скоро тебя восстановят в звании и вернут в твою часть. И орден получишь, уж в этом не сомневайся. Но, как я уже говорил, меня беспокоит твое состояние. Мы с Ладо посовещались… и товарищи из энкавэдэ не против… Пока документам еще не дали хода и пока я твой комбат, получишь отпуск. Три дня. На большее мне не хватит полномочий – на бумаге ты еще штрафник.

* * *

Титов сказал, что документы о реабилитации и, возможно, о присвоении ордена будут направлены уже в артдивизион Белоконя – за три дня этот вопрос решится.