Месть - [5]

Ганин испытал самый настоящий шок. Тогда, в суете съезда, он не мог понять, что же произошло, и только через несколько лет, вспомнив рассказ профессора, визит странного лица с Кавказа, корзину с вином и фруктами, он, неожиданно для себя связав воедино эти факты и проконсультировавшись с лучшими ленинградскими гастроэнтерологами, догадался, почему так скоропостижно ушел из жизни Владимир Михайлович Бехтерев. Это было преднамеренное убийство.

2

8 февраля 1934 года

Выборы нового состава ЦК ВКП(б) было намечено провести завтра, 9 февраля, на вечернем заседании Семнадцатого съезда партии. Форум победителей заканчивал свою работу. Самый тихий, бескровный, на котором каждое выступление заканчивалось славословием Сталина. Киров даже назвал его «самым великим человеком всех эпох и народов». Зал поднялся и долго аплодировал. И было непонятно: то ли аплодируют темпераментной и, как всегда, деловой речи Кирова, то ли хвалам Сталину. Еще до съезда вождь дал четкие инструкции своему личному секретарю Поскребышеву: появлению Сталина в зале или на трибуне аплодируют десять минут, всем остальным — по две минуты. Но Коба сам не ожидал, что здравицы в его честь посыплются как из рога изобилия. И у послушников его секретаря все перепуталось в голове. Они стали аплодировать и здравицам да еще вставать. «Нет, надо, видимо, к следующему разу все расписывать буквально: сколько минут на живой выход, сколько на простое упоминание в речи, сколько на здравицу. А этак они месяцами будут заседать». Аплодисменты длились уже шестую минуту, оставалось еще четыре, но делегаты поднялись с мест, и Коба на мгновение растерялся, ему совсем не хотелось вставать, он вымучил слабую улыбку, зааплодировал, подняв руки вверх, чтобы все видели: он с ними. Овации не стихали, и лицо Сталина преобразилось: губы растянулись в широкой улыбке, заплясали чертовы зайчики в глазах, и ему все-таки пришлось подняться. Он что есть мочи забил в ладоши, словно получил известие о смерти Троцкого, своего злейшего врага. «Нет, все-таки аплодируют Кирову, — оглядев зал, заметил Сталин, — потому что многие смотрят в сторону трибуны, а не на меня. И тут надо подсказать Поскребышеву, чтоб знали, куда смотреть и в чью сторону тянуть свои бараньи головы, — у Сталина даже улыбка слетела с лица, хотя он продолжал аплодировать. — Что уж такого сказал Киров? Красиво, но не точно. Что значит, самый великий человек? Сталин прежде всего вождь, а уж потом человек. Поэтому так и надо было сказать: самый великий вождь всех времен и народов. Уж если льстить, то льстить как следует. Хотя Киров никогда не льстит. Он всегда говорит правду».

Овации закончились, и Сталин с облегчением сел. У него даже ладони заболели. И вообще он устал. Две съездовские недели вымотали его вконец. Конечно, хорошо, когда можно открыто сказать, что «на этом съезде и доказывать нечего да и, пожалуй, бить некого». Зиновьев, Каменев, Бухарин и вся эта старая ленинская гвардия сейчас боятся только одного: как бы Хозяин не добил их. Это его так зовут теперь.

Однажды Сталин, собравшись уезжать из Кремля и не дойдя до машины, был вынужден вернуться к себе в кабинет: забыл ершик для чистки трубки на рабочем столе. Он не любил, когда в мундштуке скапливалось много никотиновой смолы. Зайдя в приемную, он остановился. Дверь в кабинет была приоткрыта, и оттуда доносился слабый голос Александра Николаевича Поскребышева: «Нет хозяина, уехал, да, в Зубалово, звоните туда… Завтра обещал быть в двенадцать… До свидания».

Поскребышев положил трубку, вышел в приемную и, натолкнувшись на неподвижно стоящего Сталина с жестким немигающим взглядом, так испугался, что губы у него затряслись, он попятился назад, будто увидел привидение, а не живого человека.

— Кому это вы разглашаете, куда я уехал? — строго спросил Сталин.

— Простите, Иосиф Виссарионович, но звонил Молотов, там какая-то у него срочность, поэтому я и сказал, куда вы уехали. Больше не повторится, клянусь вам! — забормотал Александр Николаевич.

— Никому нельзя говорить такие вещи, даже Молотову! — уже мягче сказал Сталин. — Он может разболтать своей Жемчужиной, а та евреям-троцкистам. А если так уж срочно я ему понадобился, то пусть объяснит и попросит вас разыскать меня. За двадцать минут ничего не случится.

Он прошел в кабинет, забрал ершик, вышел в приемную. Поскребышев все еще стоял по стойке «смирно». Сталин дошел до двери, обернулся и, прищурившись, спросил Поскребышева:

— А почему ви называете меня Хозяином? Это что еще за кличка?..

— Это не кличка, Иосиф Виссарионович, я имел в виду, разговаривая с Вячеславом Михайловичем, что вас как хозяина кабинета нет на месте, — вывернулся Поскребышев.

На его бритой голове заблестели даже капельки пота. Александр Николаевич выглядел чуть пониже Сталина, хоть они и были одного роста. Загадка открылась позже. Паукер подучил Поскребышева намеренно срезать каблуки у своих сапог, чтобы казаться пониже, остроумно заявив, что личный секретарь вождя просто по положению не может быть выше, а сам в свою очередь заказал для Кобы сапоги с увеличенным каблуком и подошвой, так что при своих 163 сантиметрах роста Сталин теперь тянул на все 170.