Месть палача - [19]

Александрийские папирусы, тяжелые франкские пергаментные книги, изящные альбомы мавританской Испании, арабские фолианты из дамасской бумазеи, новомодные издания на доступной сицилийской бумаге. История, астрономия, математика, философия… Фалес Милетский, Солон Афинский, Периандр, Тит Кар Лукреций, Марк Тулий Цицерон, Мухаммад ибн Мусааль-Хорезми, Аль-Фараби…

Годы, десятилетия, жизнь понадобилась, чтобы собрать столь нужное и важное. Купил, выпросил, вытребовал, и даже не одиножды украл – это не важно, когда это нужно. Господь дает свою мудрость немногим и понемногу, но этих немногих сложив можно узнать многое. Может даже постичь божественную мудрость.

Вот только очень сложно правильно все это воспринять, а еще сложнее правильно использовать. При этом беспрерывно окунаться и окунаться в глубины знаний и в безбрежность познаний. Это океан, это космос, это непостижимость осознания.

– Жди здесь! – не оборачиваясь, велел Никифор верному (?) Семенису.

Закрыв крепкие двери на внутренний засов, эпарх Константинополя, как старательный писец, готовящийся к долгой работе, зажег множество свечей в безопасных стеклянных колпаках и установил их по периметру самого большого стола. Теперь можно было удобно усесться в большом, мягком кресле и предаться приятному. Можно было бы… Но… Не то время. Не та должность. Не те заботы… И уже не те мысли.

И все же. Хоть на мгновение, хотя на самую краткость. Рука сама потянулась близь лежащей книге. А та сама, кажется, по себе распахнулась, заставив склониться над ней. А почему бы и не прочесть, и не вспомнить. Не помешает. Лишь настроит на лучшую работу.

«…и это не вследствие какой-либо вражды или, напротив, расположения к воюющим государям, но из ревности, зависти, ненависти друг к другу и желания уничтожить своих же соплеменников. Это – старинная болезнь эллинов, которые, постоянно находясь в раздорах и стремясь истребить тех, кто казался выделяющимся из других, погубили Элладу».

Нет необходимости смотреть титульный лист[45]. Это слова римского историка Геродиона, написавшего о вспыхнувших распрях в малоазийских провинциях, последовавших после победы Септимия Севера над другим претендентом на римское первенство Песценнием Нигером.

Мудрые слова мудрого историка заставили тяжело вздохнуть и без этой тяжкой правды уставшего Никифора. Но как это верно сказано. И как Господь напомнил рабу своему, открыв нужную страницу, о том, что так давно не дает покоя эллину, скрытно, но всегда гордому за право быть потомком величайшего из народов.

Эллины создали все прекраснейшее и завоевали полмира. Но… «Старинная болезнь эллинов», эта их ревность к тем соплеменникам, кто чего-то достиг выдающегося и славного, стремление к соперничеству во всем, от физического соревнования, до политического влияния, разобщало и ослабляло. В конце концов, великие эллины признали над собой господство настойчивых и сплоченных римлян, перенявших все, от быта, до богов, у покоренных ими «великих эллинов».

Тысячу лет последовавшего сращивания эллинов и римлян в едином государстве позволили Византии выжить в кровавых войнах с соседями. Даже теряя век за веком провинции, города и население, империя продолжала жить и бороться. Слабея и увядая, она помнила о былом величии, и ее же неизбежном возвращением и жила. Думал и мечтал об этом каждый гражданин империи. Но одно дело думать и мечтать и совсем другое действовать и воплощать.

Легкая дрожь пробежала по телу Никифора. Волею Господа, волею судьбы он оказался способен изменить, кажется неизбежную печальную участь империи. Теперь он рядом с василевсом, а завтра…

Приятная дрожь вновь пробежала по телу. А почему бы и нет?! Ведь смог же Никифор за один долгий день едва ли не поставить на колени множество самоуверенных и влиятельных лиц Константинополя. И это оказалось не так уж и сложно. Только лишь стоило дернуть за их тайные нити, только сыграть на их обширных полях трусости и низменных желаний. А для этого нужно было всего лишь знать… Но знать многое и о многих.

Почти тридцать лет Никифор слушал, прислушивался, выслеживал и покупал все гнусное, лживое и предательское, чем жила и едва ли не гордилась верхушка имперской власти. И все это записывалось, записывалось и записывалось рукой неутомимого в этой работе Никифора. Записывалось не просто так, а с использованием сложнейшего шифра, придуманного им самим. Это не атбаш[46], и не шифр Цезаря[47], это намного сложнее. Много сложнее, чем шифр, которым пользовался глупый посланник Венеции Джокомом Палестро.

Никифор принес с дальнего угла и положил перед собой то, что сам для себя назвал «вторым шансом, посланным Господом». И этот шанс стал куда более весомым и важным, чем увиденная много лет назад ошибка писца в счастливом для Никифора договоре. Причиной «второго шанса» стали… очки! Венецианские волшебные стекла. Как радовался им счастливый Никифор. Как обрадовался в двойне, когда благодаря им, в мельчайших подробностях рассмотрел через тайное окошко, как глупец Джокомом Палестро, в отсутствие хозяина, быстро пересматривает документы на его столе. Мало того что пересматривал и перечитывал. Посланник Венеции в волнении допустил грубую ошибку – он вытащил и стал записывать в свою книжицу что-то, что его крайне заинтересовало.