Месть колдуна - [3]

В дверь постучали: тихо, но решительно. Я сунул деньги в карман пиджака и нехотя пошел открывать…

– Извините, я ненадолго. Честное слово.

Я не люблю незваных гостей. Тем более, когда они приходят после тяжелого рабочего дня. И когда в их глазах такой странный отсвет – помесь тревоги и металла. Женских глазах.

– Простите, я знаю, что у вас закончен прием, и что вы устали. Мне ваша помощница сказала, что после шести вы никого не принимаете. Но я вас очень прошу…

Неуловимым движением она извлекла из сумочки пятидесятидолларовую купюру. Я молча посторонился. Я действительно не принимаю без предварительной записи и после шести. Но когда у человека такие весомые аргументы… Причем, полностью мои – с клиентов, приходящих без записи, Ане не ничего не причитается.

Видимо, и посетительница кое-что поняла. Уже совсем уверенно прошла к столу, села напротив и без долгих разговоров выложила на стол руки ладонями вверх.

– Мне сказали, что вы здорово умеете читать по рукам. Я хочу знать, что меня ждет.

– Тогда вам нужно к цыганке.

Деньги я уважаю, но репутация стоит дороже. Не хватало еще, чтобы ко мне повадились гадать.

– Я вас очень прошу. Мне нужно, поверьте. Очень…

Что-то очень жалкое, так не вязавшееся с обликом этой женщины, прозвенело в ее голосе. Несколько мгновений я смотрел на нее в упор. Ничем не примечательное лицо, на вид лет тридцать, невысокая, худощавая. На улице не заметил бы. И все-таки она странная. Ладно, не бывает правил без исключений…

Линии и знаки у нее тоже были странные. С минуту я сосредоточенно разглядывал ее ладони, силясь понять это необычное сочетание. Ни одна известная мне болезней не могла повлечь такие операции. И в таком количестве. И в таких местах… Я машинально взял ее ладони в свои – ближе к глазам. И вздрогнул – пальцы нащупали очень странные для женских рук мозоли. Хорошо знакомые бывшему старшему лейтенанту десантно-штурмового батальона…

– Что это было? Осколки, пулевые ранения? Вот здесь, здесь, здесь… – я довольно бесцеремонно тыкал пальцем в ее прикрытое свитером тело. – Почему так много и сразу?

– И пули, и осколки, – ответила она тихо, отводя глаза в сторону. – Сначала – очередь, а потом граната из подствольника… А мне о вас правду сказали, – она встрепенулась, и взгляд ее стал жестким: – Но я пришла спросить вас о будущем, а не о прошлом.

Я не люблю, когда со мною говорят таким тоном. В моем офисе. И когда это женщина, руки которой так хорошо знают оружие.

– Скольких вы застрелили? Пятнадцать? Двадцать?..

В глазах ее плескался ужас.

– Я жду.

– Двадцать шесть…

Это прозвучало чуть слышно.

– Хорошо платили?

Она кивнула. Говорить, было видно, не могла. А я не хотел спрашивать. И так было ясно, где хорошо платили снайперу, а заодно стреляли в него из автомата и подствольного гранатомета. На той войне мог быть и мой Костик, случись ему родиться от другого отца. Он мог быть среди этих двадцати шести…

– Что вы хотите от меня услышать?

– Про будущее, – она не поднимала глаз. – В последнее время что-то предчувствие дурное. И сны всякие…

Я еще раз бросил взгляд на ее ладони. Обычно я не говорю людям правды, когда ее лучше не говорить. Даже в самом точном прогнозе возможна ошибка, а кодировать без нужды человека на беду – не тот грех, который я готов взять на душу. Но сейчас…

– Сколько вам лет? Точно, пожалуйста.

– Тридцать два.

– Давно исполнилось? – Почти полгода назад.

– Тогда вам лучше лечь на дно. Если возможно, вообще не выходить из дому. Никаких контактов, контрактов, деловых встреч и поездок – даже за очень большие деньги. Если хотите жить…

– Меня убьют? – она смотрела на меня твердо и осмысленно.

Даже неприятным мне людям я не хочу говорить тяжкое. Человеку нужен хотя бы лучик надежды. Надеяться надо до последней минуты…

– Могут. Если ввяжетесь в новое дело.

– А если заставят?

– Трудно заставить человека убивать…

– Это, когда у него никого нет. А если – ребенок? И мать-инвалид?..

Не надо меня уговаривать. Не надо. У миллионов людей – дети, а у многих тысяч – матери-инвалиды. Но далеко не все берут в руки снайперскую винтовку и едут убивать чужих детей ради счастья своего единственного…

– Я все сказал.

– Возьмите! – она выложила на стол купюру.

Я покачал головой.

– Пожалуйста! Я очень прошу. Это не те деньги…

Я понял, что она сейчас заплачет. И молча сунул банкноту в карман.

– До свидания. Вы мне очень помогли.

Я не ответил. Некоторое время она нерешительно топталась у порога, но, так и не дождавшись слов прощания, тихо скользнула за дверь. Жизнь научила меня быть дипломатом. Но есть вещи, которые выше моих представлений о вежливости. Я не различаю убийц по полу.

Легкие шаги затихли в коридоре. Я сел и машинально поскреб в кармане. Там было пусто – курить я бросил полгода назад. Лучше бы не бросал…

2.

Тихий, протяжный свист, ослабленный дверью, нежно прошелестел в отдалении, затем мягко, но требовательно заиграл зуммер совсем рядом. Сработали оба параллельных аппарата – в спальне и прихожей. Через секунду равнодушный механический голос телефона в прихожей назвал комбинацию цифр – кто-то далекий посягал на мой вечерний отдых.

Номер, мигавший на табло аппарата, ничего не говорил. Несколько мгновений я рассеянно смотрел на красные цифры, решая: поднять трубку или оставить неизвестного абонента в разочаровании. Давно миновали времена, когда я коршуном кидался к телефону, не задумываясь, дурную или добрую весть несет мне звонок. Опыт работы свободно практикующим знахарем научил меня осторожно относиться к вечерним звонкам. Когда половина шизиков города виснет на твоей линии, чтобы рассказать об очередном покушении на их драгоценную жизнь, надо обладать большим запасом душевного здоровья, дабы самому не съехать с фазы. Теперешнего номера моего домашнего телефона нет ни в одной справочной службе города и ни в одной открытой базе данных. Это стоит денег, но душевное спокойствие дороже. Но все равно моя клиентура всеми правдами и неправдами узнает желанную комбинацию цифр, поэтому я регулярно ее меняю. Стоит недорого…