Месть и прощение - [10]

Добравшись до дому, она зашла в ванную, проглотила три десятка таблеток из аптечки и заперлась у себя. Бросившись на кровать – с растрепанными волосами, в мятой одежде, – она принялась ждать смерти.

К счастью, Моисетта, которая слышала, что сестра вернулась, забеспокоилась, поскольку та не зашла к ней, чтобы, как обычно, рассказать обо всем. Час спустя она поскреблась в дверь Лили.

Отклика не было, это встревожило ее. Моисетта, упорствуя, подергала дверную ручку, поняла, что дверь заперта, умоляющим голосом попросила открыть и, не получив ответа, крикнула. В комнатке Лили царила тишина.

Моисетта поспешно спустилась и разбудила отца, тот высадил дверь и обнаружил, что Лили без сознания. Вызвали «скорую».

Лили спасла медицинская бригада.

Родители решили, что поступок дочери связан с любовной неудачей, но Моисетта догадалась, что речь идет о более серьезном разочаровании: на безразличие Фабьена наложилось предательство сестры.

Моисетта винила себя.

Всерьез.

Но недолго, потому что осуждать саму себя как-то неловко. Не слишком склонная к раскаянию, плохо перенося вражду с собой, она нырнула в заводи вины, чтобы отыскать смягчающие обстоятельства, мысленно перечислила их, переложила вину на мать, отца, бабушку, Фабьена, потом, чтобы избавиться от дискомфорта, представила себя жертвой, ведь Лили снова перетянула внимание на себя, сделалась центром мира. И вот, несмотря на собственный позор, Моисетта принялась проклинать сестру.

Родители предложили ей поехать в больницу к Лили.

– Нет! – крикнула она.

Видя изумление родителей, она поняла, что необходимо оправдаться.

– Я пока не уверена, что смогу. Мне очень больно, – пояснила она.

Они смирились. Когда ее спросили на следующий день, она отреагировала точно так же, но добавила к этому слезы, еще через день – вспышку гнева; наконец, пригрозила, что перережет себе вены, если родители будут настаивать.

Через неделю Лили потребовала, чтобы ее навестила сестра.

Исчерпав предлоги для отказа, Моисетта вошла в больничную палату, понурив голову, с пылающими щеками, вид у нее был более изможденный, чем у узника, ведомого на эшафот. Стены цвета яичной скорлупы создавали странную атмосферу, казалось, будто солнце, прежде освещавшее комнату, померкло. Лили в короткой ночной рубашке лежала на громоздкой сверкающей хромированной кровати.

Она посмотрела на сестру.

Их взгляды встретились, и Моисетта внутренне сжалась. Оцепенев, она перестала дышать.

– Ты знаешь, что я знаю? – с трудом выговорила Лили.

Моисетта медленно кивнула в знак подтверждения.

Лили вздохнула:

– И ты поняла это. Так поэтому ты не приходила? Тебе стыдно?

Слезы текли по щекам Моисетты.

– Я тебя прощаю.

Высвободив руку из-под покрывала, Лили коснулась запястья сестры.

– Я тебя прощаю.

Моисетта отметила, что при этих словах голос Лили зазвучал иначе. По ее руке пробежал леденящий холодок, хотя пальцы Лили излучали тепло, – но смысл фразы до нее дошел не сразу.

Лили настойчиво повторила:

– Ты моя сестра, я тебя прощаю.

Моисетта подняла голову, как приговоренный к казни, который не в силах поверить, что палач отложил в сторону топор.

Лили с трудом, медленно улыбнулась.

– Не расставаться же нам из-за парня…

Моисетта вытаращила глаза.

Лили уточнила:

– Тем более из-за этого!

Близняшки рассмеялись, хриплый, болезненный смех прорезал тишину, изгоняя тревогу, разочарование, ужас, одиночество. Моисетта бросилась в объятия сестры и разразилась неудержимыми рыданиями.

Лили любила сестру. Любила такой, какая она есть, – со всеми ошибками, ревностью, неизменным желанием присвоить то, что принадлежит старшей сестре, со склонностью к пороку, воровству, преступлению. Она смутно сознавала, что Моисетта, страдавшая больше, чем сестра, всегда будет вести себя плохо. В восемнадцать лет Лили уже не надеялась, что ей удастся переменить характер Моисетты, она могла лишь попытаться простить ее и защитить.

Выписавшись из больницы, Лили быстро пришла в себя, как будто отчаянная попытка самоубийства заставила ее одуматься. Выбравшись из туманных заводей страсти, она проанализировала ситуацию с удивительной проницательностью: она не простила Фабьена, потому что в глубине души никогда не любила его, и простила Моисетту, потому что любила. Она поклялась себе в будущем больше не путать желание с истинной любовью. Урок на всю жизнь… Ей казалось, что благодаря совершенной ошибке она постигла правду, обрела мудрость благодаря безумству.

– Бедная моя Моисетта…

По зрелом размышлении Лили заподозрила, что ее присутствие вовсе не улучшает характер Моисетты. Младшая сестра, обреченная на вечное сравнение с ней, куда более остро переживала обычные стадии взросления. Не будь рядом Лили, она не попала бы под огонь критики и спокойно следовала своим путем, причем куда меньше спотыкаясь. Эта догадка ошеломила Лили. Она мысленно проследила их историю и решила, что несет ответственность за пороки сестры. Более того, она виновна! «Никто не делает зла по своей воле» – это сократовское выражение, которое преподаватель философии как-то задал ей в качестве темы эссе, не выходило у нее из головы: Моисетта не была злой ни по натуре, ни по намерениям, такой она стала из-за Лили.