Месть древнего бога - [4]

Федор, как всегда, смешался при ее появлении и принялся с озабоченным видом копаться в своем столе. А Женя, тоже как всегда, замер с полуоткрытым ртом, забыв, что хотел сказать.

— Здравствуй, Светик, — улыбнулся я и придвинул ей стул. — Присаживайся, отметим мое вступление в ряды тайных агентов «четвертой власти».

— О! Да тут целый день пировать можно, — оценила Светлана мою сервировку. — И когда же ты успел?

— Просто я пришел… пораньше.

— Ага, — она лукаво стрельнула теплым взглядом, — выполняем трудовое законодательство?

— Я подозревал, что он скрытый штрейкбрехер, — проворчал из своего угла Дон Теодор. — И я оказался прав!

— А вот и нет! Димочка пожертвовал личным временем, чтобы угостить нас замечательным завтраком, — тоном мудрой воспитательницы осадила его Светлана и взяла самый толстый бутерброд. — А тебе, Феденька, следовало бы брать с Димочки пример.

Дон Теодор густо покраснел — то ли от смущения, то ли от обиды — и извлек из своей тумбочки банку клубничного джема. Молча подошел к столику и водрузил банку в самый центр, предварительно сняв крышку. Также молча он вернулся на место и продолжил копаться в столе.

— Клубничный джем — моя слабость, — заявил вдруг вышедший из ступора Перестукин и присоединился к нам со своей чашкой.

Но попировать всласть мы не успели. У Светланы на столе запиликал телефон, и она вынуждена была прервать трапезу.

— Это тебя, — выслушав, протянула мне трубку. — Шеф.

Я поспешно вскочил. Шеф, то есть мой непосредственный начальник, заведующий отделом новостей Григорий Ефимович Разумовский, он же Колобок, был человеком быстрым и скорым на выводы. Людей Григорий Ефимович оценивал исключительно по их способности реагировать на «внешние раздражители», как он выражался. У него самого эта скорость была близка к световой. Что совсем не вязалось с его комплекцией, за которую он и получил свое забавное прозвище. Шеф действительно не ходил и не бегал, он катался. Точнее, перемещался на своих коротких ножках настолько стремительно, что частенько не вписывался в крутые повороты редакционных помещений, заставленных столами и шкафами, и порой бывал причиной местных катаклизмов, обрушивая полки с разложенными бумагами и сметая со столов рукописи и корректуры.

— Слушаю, Григорий Ефимович, — схватил я трубку.

— Где вас носит, Котов? — сварливо осведомился Колобок. — Вам что, особое приглашение нужно? Я же сказал вам в пятницу: чтобы с утра были у меня в кабинете!

— Елы-палы! — только и смог выговорить я и выскочил из комнаты.

Разумовский действительно в пятницу, подписывая мое заявление, буркнул что-то типа «жду вас в понедельник», но я счел фразу чисто фигуральной.

— Вот что, Дмитрий Алексеевич, — сказал он, изучая мою смущенную физиономию, — я понимаю, что в медицине крайне важно все тщательно обдумывать и взвешивать, и торопливость зачастую может выйти боком не только пациенту, но у нас здесь — отдел новостей. А новость, она только тогда новость, когда свежая, с пылу с жару, прямиком с места своего рождения. И в этом случае скорость реакции на нее репортера имеет огромное значение!

— Совершенно с вами согласен, — поддакнул я, чтобы не выглядеть уж полным идиотом.

— Очень хорошо. Но с другой стороны, случаются события, требующие тщательной проверки, перепроверки, наконец более детального изучения, прежде чем о них следует сообщать читателю. Но и здесь мы не должны пускать на самотек! Поэтому от расторопности и скорости мышления изучающего материал журналиста зависит, насколько быстро и во всей полноте событие будет донесено до потребителя.

— Весьма тонкое наблюдение, — ляпнул я и тут же прикусил язык.

Колобок несколько секунд пристально вглядывался мне в глаза, затем, видимо решив, что я сказал от чистого сердца, неожиданно продолжил:

— Поручаю вам первое задание. Надеюсь, вы уже слышали об ограблении в краеведческом музее?

— Да, — соврал я, не моргнув глазом.

— Очень хорошо. Так вот, это как раз тот самый случай, когда одного факта мало. «Ну, ограбление, ну, музея — и что?» — скажет наш придирчивый читатель. И будет прав! Ограбление — это не новость, это не пища для ума. Интерес представляют обстоятельства дела, участники события, мнения разных сторон.

Колобок сделал многозначительную паузу.

— Да-да, конечно, — поспешно отреагировал я, надеясь, что правильно.

— Вот вы и займитесь этим, — заключил шеф.

— То есть как?

— Буквально. Разберитесь: кто, каким образом, с какой целью… Не мне же вас учить!

Разумовский снова пристально уставился на меня, словно взвешивая мои кондиции, и я, сделав решительное лицо, поспешил ретироваться из начальственного кабинета.

Вернувшись в редакцию, я налил себе полную чашку уже остывшего чая и залпом выпил. Потом в три приема сжевал бутерброд и снова наполнил чашку. В комнате присутствовал лишь Дон Теодор и наблюдал за моими действиями с видимым интересом. Когда я принялся за второй бутерброд, Федя глубокомысленно изрек:

— Заедание стрессов калорийной пищей ведет к ожирению.

— Наедаюсь впрок, — пояснил я. — Как верблюд.

— Вообще-то они пьют впрок, а не едят. Наедаются хищники. Потому что не знают, когда им в следующий раз улыбнется удача на охоте.