— Крылья.
— Ношеные?
— Конечно.
— Тогда все в порядке. Проходите.
— Праведной Обиде всегда все улыбаются, — пожаловалась Стойкость Доброте. — А между прочим, хорошо опять очутиться на суше.
— Нетвердыми шагами, но с воскресшими надеждами пассажиры уже покинули пароход.
Отец Ротшильд помахал дипломатическим паспортом и исчез в огромном автомобиле, высланном его встретить. Остальные толкались со своими чемоданами у барьера, стараясь привлечь внимание таможенных чиновников и мечтая о чашке чаю.
— У меня припрятано полдюжины, высшей марки, — откровенничал журналист. — В такую погоду они обычно не придираются.
И правда, вскоре багаж его уже был погружен, а сам он с удобством устроился в вагоне первого класса (расходы его, само собой, оплачивала газета).
Адам дожидался своей очереди довольно долго.
— У меня только старая одежда и книги, — сказал он.
Это были опрометчивые слова — вялое равнодушие чиновника как ветром сдуло.
— Книги? А какие у вас книги, позвольте спросить?
— Смотрите сами.
— И посмотрю. Скажи пожалуйста, книги!
Адам, чуть не падая от усталости, расстегнул ремни и отпер чемодан.
— Так, — сказал таможенный грозно, словно подтвердились его худшие подозрения. — Книги у вас есть, это я вижу.
Одну за другой он стал доставать их из чемодана и складывать стопкой перед собой. На томик Данте он взглянул прямо-таки с отвращением.
— Французская? Так я и думал, небось сплошные пакости. Так, а теперь я проверю эти ваши книги (как это было сказано!) по своему списку. Министр внутренних дел — он насчет книг знаете какой строгий. Если мы не можем искоренить литературу у себя дома, мы можем хотя бы добиться, чтобы ее не ввозили к нам из-за границы. Это он сказал на днях в парламенте, и правильно сказал… Стоп, а это что, позвольте спросить?
Осторожно, точно опасаясь, что она вот-вот взорвется, он вытащил и положил перед собой толстую пачку исписанных на машинке листов.
— Это тоже книга, — сказал Адам. — Я ее сам только что написал. Это мои мемуары.
— Вот оно как? Ну, я их тоже захвачу к начальнику. И вы со мной проходите.
— Но мне нужно поспеть на поезд…
— Пошли, пошли, бывают вещи и похуже, чем опоздать на поезд, — намекнул он зловеще.
Они проследовали во внутреннее помещение, где стены были увешаны отобранной у пассажиров порнографией и какими-то инструментами непонятного назначения. Из соседней комнаты неслись вопли и визги мисс Рансибл, которую приняли за известную аферистку, промышляющую продажей контрабандных драгоценностей, и передали на предмет личного обыска двум свирепого вида досмотрщицам.
— Ну, что у вас там с книгами? — спросил начальник.
По длинному печатному списку, в котором первым значилось «Аристотель. Сочинения (иллюстрированное издание)», они сверили книги Адама, старательно, одну за другой, по складам читая заглавия.
Через кабинет прошла мисс Рансибл, на ходу манипулируя губной помадой и пудрой.
— Адам, миленький, как же я вас не видела на пароходе. Ой, если б я могла вам рассказать, что они там со мной делали… Где только не искали, это со стыда сгореть можно. Точно у врача, и такие злющие старухи, чем-то напоминают вдовствующих герцогинь. Как только попаду в Лондон, сейчас же позвоню всем министрам и во все до одной газеты и сообщу им такие подробности…
Начальник между тем читал рукопись Адама, время от времени издавая смешок, не то победоносный, не то язвительный, но, в общем, непритворно восхищенный.
— Прочитай-ка вот это, Берт, — сказал он. — Здорово закручено, а?
Наконец он собрал листы в пачку, перевязал тесемкой и отложил в сторону.
— Так вот, — сказал он. — Книги по архитектуре и словарь можете взять. И книги по истории, так и быть, тоже забирайте. Но вот эта книга, по экономике, подходит под рубрику «Подрывная пропаганда», она останется у нас. И этот самый «Purgatorio»[2] мне что-то не нравится, ее мы тоже оставим здесь до выяснения. А уж что касается ваших мемуаров, так это чистейшая порнография, мы ее незамедлительно сожжем.
— Боже милостивый, да там нет ни одного слова… вы, наверно, не так поняли…
— Еще чего. Уж я-то знаю, что порнография, а что нет, иначе меня бы тут не держали.
— Но вы поймите, от этой книги зависит мой хлеб насущный!
— А мой хлеб насущный зависит от того, чтобы не пропускать такую пакость в Англию. Так что топайте отсюда, не то ответите перед полицейским судом.
— Адам, миленький, не спорьте, а то мы опоздаем на поезд.
Мисс Рансибл взяла его под руку и потащила на платформу, а по дороге рассказала, на какой замечательный вечер она сегодня приглашена.
— Тошнило? Кого это тошнило?
— Да тебя же, Артур.
— Ничего подобного… просто устал.
— Одно время там действительно стало душно.
— Просто чудо, как эта тетка нас взбодрила. На будущей неделе она выступает в Альберт-холле.
— А что, можно и сходить. Вы как считаете, мистер Гендерсон?
— Она говорит, у нее труппа ангелов. Наряжены, с белыми крыльями, красота. Да если на то пошло, она и сама недурна.
— Ты сколько положил ей в тарелку, Артур?
— Полкроны.
— И я тоже. Странное дело, никогда я раньше не отдавал полкроны вот так, ни за что. Она, черт ее возьми, как-то их из тебя вытягивает.
