Мёртвый гость - [34]

Итак, одевшись, я спускалась вниз по дороге, которая вела в сад, сплетая по пути венок из самых красивых цветов. Втайне я суеверно надеялась на то, что если дух покойного и в самом деле сердится на меня, то жертва умилостивит его. Никому — даже своему мужу — я ни слова не сказала об этом. Крадучись, я вышла через калитку сада, однако на кладбище пошла не через деревню, а, сделав большой круг через поля, обошла дома и дворы стороной и беспрепятственно достигла цели.

Положив венок на могилу, я еще постояла перед ней некоторое время на коленях, погруженная в светлые и чистые мысли о покойном, и, пожелав ему спокойных снов, поднялась наконец с облегченной душой и вышла за ворота кладбища, собираясь пойти домой через деревню, где мне хотелось встретить многих своих знакомых.

Но едва я вышла на широкую мощеную дорогу, как снова рядом со мной раздалось знакомое „тук-тук-тук“ — постукивание костылей, которое я каждый раз слышала в прежние времена, когда мальчик провожал меня после уроков с его отцом.

Моя жертва, таким образом, была напрасной: бедный дух неумолимо шел за мной по пятам, и даже яркий солнечный свет не действовал на него.

В ужасе я остановилась — и сразу же смолкли звуки шагов рядом со мной. Шаг вперед — снова это „тук-тук-тук“. Я побежала к скамейке перед стоявшим поблизости крестьянским домом; из дома вышла поприветствовать меня одна добрая женщина, с которой у меня всегда были хорошие отношения. Увидев меня смертельно бледной и с широко раскрытыми от страха глазами, она испугалась и спросила, не больна ли я, и предложила свою помощь. Я попросила у нее стакан воды, который затем выпила одним глотком. Это привело меня в чувство и, заставив себя еще некоторое время поболтать с хорошей приятельницей, я встала, собираясь продолжить свой путь. Однако мой невидимый провожатый оказался снова рядом со мной. Тогда я попросила крестьянку пойти со мной, чтобы я могла опираться на ее руку. Но и ее общество не действовало на привидение. „Вы ничего не слышите, тетя Вебер?“ — прошептала я. Сделав удивленное лицо, она прислушалась. „Что я должна слышать?“ — спросила крестьянка. A в это время жуткий аккомпанемент костылей был настолько громким, что заглушал болтовню моей спутницы!

Едва мы подошли к садовой калитке, как эти звуки смолкли. Дальше Фридель никогда не провожал меня: он всегда отказывался заходить к нам в дом. „Мне там не место“, — упрямо повторял он. Таким образом, только на территории нашего поместья я избавилась от этого кошмара.

C того самого дня меня ничто не побудило бы показаться за его пределами. Даже в сопровождении мужа я не чувствовала бы себя в безопасности. Более того, мне даже казалось более опасным показываться на дворе именно с ним: детский страх подсказывал мне, что в этом случае гнев бедного ревнивого блуждающего духа обратится на него, и с ним случится какое-то несчастье.

Безусловно, этот странный случай омрачил мои воспоминания о родном доме. Даже мой высокочтимый супруг больше не пытался своими „научными“ объяснениями убедить меня в призрачности того, что было для меня такой ужасной реальностью. Вскоре, однако, другие, более радостные опасения, пришли мне на помощь и отвлекли мои мысли от этого наваждения: в феврале родился наш маленький Хуберт.

Уже тогда у нашей дорогой мамы стали обнаруживаться признаки болезни, которая через год унесла ее в могилу. Но, поскольку она выражала свое самое горячее желание увидеть наше дитя, я переборола в себе неприятное чувство, всякий раз возникавшее у меня при мысли об этих жутких местах, и поехала с нашим малюткой (причем без мужа!) в поместье. И — можете ли мне поверить: как это ни странно, но стоило только бабушке в течение нескольких дней восторженно поносить на руках малыша, выглядевшего для своих шести месяцев уже довольно крепким и подвижным, как я в своем материнском тщеславии не устояла перед соблазном появиться перед своими старыми деревенскими знакомыми в новом качестве.

Должна признаться: какое-то мгновение меня все же не оставляло небольшое чувство страха, едва я вышла за калитку сада и, толкая впереди себя детскую коляску, пошла по деревенской улице. Я уже готова была к тому, что мне снова придется пережить появление провожавшего меня духа и услышать тревожное „тук-тук“. Но кругом было тихо. Малыш спокойно лежал в своей коляске и смотрел по сторонам своими ясными, большими глазами; из домов выбегали женщины с детьми, чтобы тоже посмотреть на него, — никакая жуть не решалась показываться в присутствии этого розового личика; бедный блуждающий дух не хотел мстить ребенку за то, что причинила ему его мать. И даже когда я после обеда решилась вместе с ребенком спуститься в долину, верхушки кленов молчали. Лесной смех навсегда отступил перед невинным смехом ребенка.»

* * *

Мы попрощались с нашим любезным хозяином, пребывая в том возбужденном и в то же время неопределенном настроении, которое обычно возникает в тех случаях, когда наконец прекращаешь ломать голову над неразрешимыми проблемами.

Не успел я спуститься по лестнице к выходу, как вынужден был вернуться обратно за одним научным трудом, полученным мною вечером в подарок от хозяев, поскольку не хотел, чтобы обо мне подумали, будто я не придаю большого значения дружеским дарам.