Мёртвый гость - [26]

«Так вот, — сказал тогда ее муж, — расскажу и вам историю, чью правдивость подтверждают уста второго свидетеля. Собственно говоря, она лишь наполовину — о призраках; в другой же ее части речь пойдет об одной любви, но эту историю я передам лишь вкратце, так как она не относится к нашей теме.

Я — в то время двадцатисемилетний молодой человек, недавно получивший диплом врача, — стажировался в городской клинике. Однако практикой это назвать было трудно, поскольку мне пришлось ограничиться одним-единственным пациентом — старым ипохондриком, воображаемыми болезнями которого были уже по горло сыты все мои старшие коллеги. Но и от него мне, в конце концов, удалось на некоторое время избавиться, и поскольку лето тогда было в самом разгаре, a изматывающие дежурства в больнице отняли у меня слишком много сил и здоровья, то по настоянию моего доброго тайного советника я взял краткосрочный отпуск.

Был у меня в то время один замечательный приятель — молодой помещик, с которым я познакомился после года работы врачом. И впоследствии я всегда встречался с ним, если его приводили в город какие-то дела, так как нам обоим не хотелось терять связи друг с другом. Не раз уже он настойчиво приглашал меня посетить его имение, единоличным хозяином которого он стал после смерти отца. K тому же мой друг был неженат: ему, как он говорил, вполне хватало общества мамы и младшей сестры.

Ему-то я и написал письмо с просьбой принять меня на пару дней. Любезнейшее приглашение пришло незамедлительно, и в тот же день, после обеда, я уже сидел в вагоне поезда, доставившего меня прямо к предгорьям. На станции меня уже ожидала небольшая повозка, так как поместье моего друга находилось в часе езды оттуда.

Едва я вышел из повозки, как меня уже встретила его мама; она извинилась за сына, который не смог сам выйти мне навстречу из-за срочных дел в каком-то отдаленном хуторе. Но не позднее чем через час он должен был, по ее словам, вернуться. Тем временем я мог бы устроиться поудобнее в своей комнате.

Прежде дом использовался в качестве господского загородного замка, но был впоследствии переоборудован в духе нового времени, так что я уже представил себе, как хорошо было бы провести здесь все лето. Но, имея в лучшем случае недельный отпуск, нелишним было бы подумать о его наилучшем использовании, поэтому я, наспех приведя себя в порядок, спустился вниз по широкой лестнице, чтобы немного осмотреться на новом месте.

Поместье было расположено в живописной холмистой местности, примыкая к окраине большой деревни, дома и дворы которой, разбросанные тут и там, заполняли довольно внушительное пространство. С противоположной стороны, куда выходили окна комнаты, к дому примыкал цветник, пройдя через который, можно было попасть в маленький, обнесённый оградой парк. B свою очередь, за оградой парка взгляду открывался вид на лесистую долину с господствовавшими над ней одиночными скалами — своеобразным предместьем горного края, маячившего вдали.

И вот, отправившись в путешествие по окрестностям, я уже издалека обратил внимание на два необычно величественных дерева, между которыми пролегала тропа в долину. Они, подобно двум исполинам, охраняли вход в таинственное чрево леса, и поскольку солнце уже скрывалось за кромкой противоположного холма, лишь их верхушки были тронуты красноватым закатным светом.

Зрелище было настолько необычным, что я невольно остановился, чтобы насладиться им. Вдруг моего слуха достигли какие-то странные звуки, источник которых, несомненно, мог располагаться только на этих украшенных закатным светом верхушках деревьев: это был звонкий, мелодичный, словно вырывавшийся из человеческого горла смех, и сразу же — вторивший ему, но уже в более низкой тональности; затем — уже где-то в глубине долины — оба голоса сливались в необычайно чистом звучании эха. Трудно было вообразить себе нечто более удивительное, чем эти звуки в полной тишине, воцарившейся на необозримом пространстве, и если бы старые сказочные времена не канули безвозвратно в Лету, я мог бы поклясться, что в кронах деревьев сидят две дриады и вызывают таким образом эхо на короткую вечернюю беседу!

Послушав некоторое время этот удивительный концерт в его всевозможных вариациях, я подошел, наконец, вплотную к деревьям, оказавшимся кленами.

Возможно, это были всего лишь деревенские дети, развлекавшиеся таким образом; однако по причине своей близорукости я не смог ничего разглядеть, поскольку очки оставил дома. Встав же между стволами и прислушавшись, я не услышал ровным счетом ничего. Не шелохнулся ни один лист, не скрипнула ни одна ветка — вершины деревьев в невинном молчании грелись в лучах заходящего солнца, и лишь пара каких-то птиц перепархивала с ветки на ветку.

Когда же я покинул это заколдованное место и вошел в смыкавшееся надо мной ущелье, то, не успев сделать и пятидесяти шагов, снова услышал за своею спиной этот смех: сначала одним, а затем и другим, более тихим голосом. Но теперь в этих голосах, казалось, звучала явная насмешка; да и эхо отвечало им каким-то злорадным хихиканьем. Я не мог даже точно определить, откуда оно доносилось: над многолетними пихтами возвышалась гладкая, широкая отвесная скале, на вершине которой, у самого края, стояла маленькая часовенка. Вероятно, звук так безошибочно чётко отражался от этой отвесной поверхности, что различим был каждый полутон. Мои раздумья по поводу источника этих загадочных переливов прервал колокольный звон из часовни — и в тот же миг смолк смех в верхушках кленов; не слышно было и отзвуков самого колокольного звона. Я присел на пенек и полной грудью стал вдыхать целительную вечернюю прохладу и свежие лесные запахи. Когда же я, наконец, поднялся и отправился в обратный путь, вершины гор уже не горели золотом в лучах солнца и все вокруг, казалось, замерло. Лишь вяхирь, которого я спугнул своим приближением, с шумом взлетел на ветку дерева.