Мёртвый гость - [122]

Они стали танцевать. Оба почувствовали теперь большую близость друг к другу, так как он скромно произнес нелегкое — и самое тяжелое для влюбленных — признание, а она его не отвергла. Когда баронесса в шутку назвала его своим верным рыцарем и героем, он потребовал полагающуюся по рыцарскому обычаю почетную любовную дань. Баронесса, правда, сначала изображала неприступность — хотя граф просил только об одном поцелуе в ее румяные щечки, — но тем более приятно было ей, в конце концов, уступить ему.

В еще большем восторге была Генриетта. Она ощущала себя предметом всеобщего восхищения. Еще ни от кого в жизни она не выслушивала такого количества изысканных слов по поводу собственной красоты, как от этих благородных молодых людей на балу. Когда граф, отвозя ее на рассвете обратно в родительский дом, пригласил девушку на следующий бал, ее восторг, разумеется, удвоился. „Ах, Генриетта, — вздыхал он, — полюбишь ли ты когда-нибудь меня хоть чуть-чуть? Сегодня ты провела счастливый вечер — неужели ты не желаешь всегда иметь такие вечера, такие ночи и дни? Все зависит только от тебя. Вся жизнь будущей графини Альтенкройц будет сплошным балом“.

Она молчала. Он сорвал у нее поцелуй и прижал девушку к своей груди. Она молча дрожала, но снесла и второй.

На следующий день граф не преминул осведомиться о здоровье обеих своих партнерш по танцам и возобновил свои домогательства. Обеим он сделал по шикарному подарку. Тщеславие настолько затмило рассудок девушек, что они вообразили, будто в самом деле его любят. Подобным же образом были ослеплены их отцы — портной и барон. Портной вообразил себя настолько богатым, что закрыл мастерскую, а барон без устали льстил графу, поскольку, находясь в затруднительном финансовом положении, получал от графа значительные суммы.

Теперь Альтенкройцу для достижения его цели оставалось только просить у портного руки Генриетты, а у барона фон Рорена — его дочери, что не составило ему никакого труда. Независимо друг от друга они сказали „да“, после того как он, наконец, вырвал согласие у обеих заносчивых девушек. Да, но не менее неприятным во всей этой истории было то, что ненасытный соблазнитель проделал тот же самый трюк в доме одного городского чиновника И разлучил с помощью своих хитростей дочерей семьи с их возлюбленными, чтобы затем занять их место. Со всеми, в итоге, ему удалось обручиться.

В честь дня помолвки своей дочери барон дал ужин с балом и игрой в карты. Генриетта также была приглашена, и Альтенкройц получил от своей невесты разрешение привести ее на бал, но не раньше, чем вечером. В этот день вовсю бушевала непогода с ураганным ветром, дождем и снегом; не обошлось даже без грома с молнией и сильным градом. С домов срывало черепицу, падали сломанные деревья. Однако в танцевальном зале ничего не замечали: свет многих сотен свечей превращал ночь в яркий, солнечный день, а любовь, вино и игра правили балом вопреки всем возмущениям внешнего мира.

Молодая баронесса и Генриетта были в упоении от счастья. Граф почти безраздельно и с удвоенной нежностью посвятил себя первой и лишь изредка танцевал с Генриеттой, которая ничего не замечала вокруг себя, окруженная лестью, которой, словно соревнуясь между собой, осыпали ее другие танцоры. Юная баронесса — с поистине королевской роскошью одетая во все подаренное ей расточительным женихом — целиком отдалась танцам, горделиво радуясь завистливому восхищению остальных женщин. Многим очень состоятельным дворянкам пришлось в тот вечер почувствовать себя нищими по сравнению с ней, и очень многим она чувствительно дала понять, что в качестве невесты самого богатого графа Германии не желает иметь с ними дела.

Еще до рассвета баронесса, почувствовав необычную усталость, ушла с бала. Ее незаметно увел упоенный любовью граф. В соседнем зале их встретила одна из горничных и вызвалась проводить ее до спальни. Молодая баронесса, опираясь на руку своего жениха, сказала ей: „Можете не беспокоиться — я не нуждаюсь в ваших услугах, я разденусь сама“, — и тут же сильно покраснела от смущения. Она пошла дальше по коридору, и граф провожал ее до спальни.

Когда он вернулся, гости уже собирались разъезжаться, и были поданы кареты. Альтенкройц повел Генриетту в карету и сопроводил ее до самого дома. Там все уже спали. Девушка осторожно открыла дверь. Напрасно она сопротивлялась: граф отправил кучера и последовал за Генриеттой в дом.

Уже ранним утром город облетел страшный слух: будто дочь одного чиновника была найдена мертвой в своей постели, с вывернутой шеей. Народ столпился перед этим домом; туда же направились и полицейские с врачом. Ужасные горестные вопли, доносившиеся оттуда, заглушали голоса прибывавшей толпы зевак. Только теперь все вспомнили о том случае, который произошел сто лет назад в Хербесхайме перед адвентом. Снова ожила в памяти легенда о „мертвом госте“. Смертельный ужас охватил все семьи.

Слух об этом случае дошел и до мастера Фогеля, и он с затаенным страхом подумал о Генриетте. Правда, мастеру не показался странным ее слишком крепкий сон, так как он знал, что девушка поздно возвратилась с бала. Когда же он вспомнил легенду о „мертвом госте“, а потом подумал о графе Альтенкройце — о его необычно высоком росте, бледном лице и черной одежде, которую он всегда носил, — у него все же слегка зашевелились волосы на голове. Верить этой сказке ему, тем не менее, не хотелось, поскольку никто в городе не принимал эти слухи всерьез. Он поругал себя за суеверные фантазии и подошел к шкафчику, чтобы слегка взбодриться рюмочкой мадеры — подарком графа. К его удивлению, бутылки не было. Еще больше удивился он, обнаружив, что в других шкафах, которые он перерыл в поисках вина, не оказалось ничего из тех щедрых подарков графа, которые были вручены ему и его дочери. Он озадаченно покачал головой.