Мертвый Арлекин - [4]

— А окно?

— Тоже было закрыто и жалюзи опущены.

Воцарилось молчание.

— Вот и всё, — торжественно произнёс Монктон.

— Похоже на это, — печально согласился Саттервейт.

— Учтите, — продолжал полковник, — хотя я только что смеялся над всеми этими спиритами, должен вам сказать, что в поместье Чарнли была действительно какая-то жутковатая атмосфера, особенно в Дубовой Комнате. В панелях стен имеется несколько дырок от пуль — там состоялось несколько дуэлей. На полу какое-то странное пятно, которое всегда проступает на досках, хотя их меняли несколько раз. А после этого случая, наверное, появилось и второе пятно — кровь бедного Чарнли.

— И много было крови, когда он застрелился? — поинтересовался мистер Саттервейт.

— Очень мало. На удивление мало, как сказал доктор.

— Чарнли выстрелил себе в голову?

— Нет, в сердце.

— Это не так-то просто сделать, — заметил Бристоу. — Попробуй найди точно, где у тебя сердце. Я бы никогда не стрелял в сердце.

Мистер Саттервейт покачал головой. Он был не совсем доволен. Рассказ Монктона должен был, как надеялся старый джентльмен, натолкнуть его… на что? Он и сам не знал.

— Да, мрачноватое это место, — повторил полковник. — Хотя лично я не видел там ничего особенного.

— А вы случайно не видели там Плачущей Леди с Серебряным Кувшином?

— Нет, сэр, не видел, — с чувством ответил Монктон. — Но все слуги в доме Чарнли клялись, что видели.

— Суеверие было проклятьем средних веков, — заявил художник. — И сейчас его отголоски ещё встречаются то там, то здесь, хотя, слава богу, мы постепенно избавляемся от этого.

— Суеверие, — задумчиво повторил мистер Саттервейт и опять посмотрел на пустое кресло. — Иногда… Как вы думаете, суеверие может оказаться полезным?

Бристоу удивленно уставился на старого джентльмена.

— Полезным — совсем неподходящее слово.

— Ну, теперь-то, я надеюсь, у вас не осталось сомнений, Саттервейт? — спросил полковник.

— Не осталось, — согласился старый джентльмен. — И всё равно кажется странным, что недавно женившийся человек, молодой, богатый, счастливый, готовящийся отпраздновать свое возвращение после свадебного путешествия, и вдруг совершает такой бессмысленный поступок. Чрезвычайно странно, но я согласен: от фактов никуда не денешься. Истина — в фактах, — тихо произнёс Саттервейт и нахмурился.

— И никто никогда не узнает, что же стояло за этим поступком, — заметил Монктон. — Конечно, ходили слухи, всевозможные слухи. О чём только не судачат люди.

— Но достоверно никто ничего не знал, — задумчиво продолжил Саттервейт.

— На детективный роман совсем не похоже, да? — сказал художник. — Никому не было никакой выгоды от смерти этого человека.

— Никому, кроме неродившегося ребенка, — возразил мистер Саттервейт.

Монктон хмыкнул.

— Какой удар для бедного Хьюго Чарнли, — заметил он. — Как только стало известно, что леди Чарнли ждёт ребенка, на его долю выпало чрезвычайно приятное занятие сидеть и ждать, затаив дыхание, мальчик это будет или девочка. Да и его кредиторы тоже поволновались. Когда родился мальчик, разочарование было всеобщим.

— А вдова очень переживала смерть Чарнли? — поинтересовался Бристоу.

— Бедняжка, — произнёс полковник. — Никогда этого не забуду. Она не плакала, не впадала в истерику, ничего такого. Она как будто… окаменела. Как я уже сказал, вскоре после этого леди Чарнли закрыла поместье и, насколько я знаю, никогда больше не возвращалась туда.

— Итак, мотив самоубийства окутан мраком, — констатировал художник, слегка улыбнувшись. — Или здесь замешан другой мужчина, или другая женщина — одно из двух, да?

— Похоже, — согласился Саттервейт.

— Скорее всего другая женщина, — продолжал художник, — поскольку вдова так больше и не вышла замуж. Лично я ненавижу женщин, — добавил он хладнокровно.

Мистер Саттервейт слегка улыбнулся. Заметив это, Бристоу набросился на старого джентльмена, как ястреб.

— Можете смеяться, но я действительно ненавижу женщин. Они всё только портят. Всюду вмешиваются. Не дают работать. Они… Только один раз я встретил женщину, которая… Ну, в общем, интересного человека.

— Я тоже считаю, что хоть одну можно найти, — заметил Саттервейт.

— Нет, я совсем не в том смысле. Я… Я встретил её случайно. Это было в поезде. В конце концов, — добавил молодой человек с вызовом, — почему это нельзя знакомиться в поездах?

— Можно, можно, — успокоил его старый джентльмен. — Поезд нисколько не хуже любого другого места.

— Он шёл с севера. В купе нас было только двое. Не знаю почему, но мы разговорились. Я даже не спросил, как её зовут, и, наверное, никогда больше её не встречу. Не знаю, хотелось бы мне этого. Конечно, я могу… и пожалеть об этом, — художник замолчал, потом вновь заговорил, пытаясь яснее выразить свою мысль: — Эта женщина, знаете, она какая-то нереальная. Призрачная. Как будто пришла из кельтских сказок.

Саттервейт понимающе кивнул. Он легко представил себе ситуацию: практичный и рассудительный Бристоу и его спутница, воздушная, почти бесплотная. Призрачная, как сказал он сам.

— Наверное, таким может стать человек, переживший что-то ужасное, почти невыносимое, — продолжал художник. — Такой человек, вероятно, попытается убежать от действительности, укрыться в своём собственном мирке, и через какое-то время он будет уже не в состоянии вернуться к реальной жизни.