Мертвые все одного цвета - [9]

Ричард не шевелился. Он и в самом деле крепко спал. Я протрезвел. Я снова стал думать здраво. Слишком здраво. Ни на шаг я не продвинулся. Просто поддался влечению. Все мужчины хотят переспать с негритянкой, все белые мужчины, как и я. И не в расе тут дело. Обыкновенный рефлекс. Всегда думаешь, что с ними будет по-другому.

Так оно и было, по правде говоря.

Я сжал кулаки. Я совершенно сбился с толку. Какой-то замкнутый круг. Энн наблюдала за мной лукаво и удовлетворенно.

— Когда ты вернешься? — шепнула она.

— Никогда, — грубо ответил я.

— Не хочешь больше видеть Ричарда?

Она подошла к нему, чтобы разбудить, ясное дело. Я остановил ее жестом.

— Не трогай его, — сказал я сухо. Она повиновалась и застыла на месте.

— А почему не хочешь вернуться? — сказала она.

— Я ему не брат. И цвет его мне не нравится. Не хочу его видеть.

— А мой цвет тебе нравится? — спросила она с улыбкой.

Мое тело испробовало каждый миллиметр ее плоти и помнило о ней необычайно четко и ясно.

— Я белый, — сказал я. — Не хочу с вами знаться. Она пожала плечами.

— Сколько белых живут с негритянками. Здесь тебе не Юг, мы все-таки в Нью-Йорке.

— Без вас обойдусь, — сказал я. — Мне и так хорошо. Не хочу, чтобы кодла черномазых мной пользовалась.

Она все улыбалась, а мной овладевал гнев.

— Обойдусь без вас троих, — сказал я. — Я вас ни о чем не просил. Вам лишь бы меня шантажировать.

Вроде как я защищаюсь, хотя никто на меня и не нападал. Да разве эти три безобидных существа могут на меня напасть?

— Мы из разных миров, — сказал я, — которые сосуществуют, но встретиться не могут. А если и встречаются, то получаются лишь несчастье и гибель. И для одного, и для другого.

— Ричарду нечего терять, — сказала она. Угрожает Энн или просто делает вывод? Я подумал о том, что их связывает всех троих: Энн, Ричарда и Салли.

Она опять спросила:

— Когда ты снова придешь?

Она задрала юбку до самых бедер, чтобы поправить чулок, больше, чем требовалось. Я увидел тени на ее коже и решил, что лучше будет мне уйти. Я бесшумно обогнул стол и внимательно прислушался к дыханию Ричарда-

— Дай мне денег, — сказала Энн тихо. — Ричарду надо поесть.

— А тебе? — сказал я. — Ты что, не ешь?

Она помотала головой.

— Мне деньги не нужны. И так дают все, что надо.

Я стоял в смущении. Отчего? Я порылся в кармане, вытащил бумажку.

Оказалось, что это десять долларов.

— На, — сказал я.

— Спасибо, Дан. Ричард будет рад.

— Не называй меня Даном.

— Почему? — тихо спросила она.

Почему? Откуда ей знать, что Шейла говорит мне «Дан» точно так же, чуть врастяжку. Тем хуже для нее, могла бы догадаться.

Я покинул комнату, не задерживаясь. Энн и не пыталась меня удержать. Я шел по сырому коридору. Я был весь возбужден разными впечатлениями, которые все смешались и привели меня почти в физическое помешательство. Я вдруг испытал такое острое ощущение необходимости все изменить, бросить квартиру, нанять другую, спрятаться, что лицо мое покрылось потом. Меня охватила какая-то тревога, тревога затравленного человека. Больше того, тревога зачарованной жертвы, покорной своему палачу и заигрывающей с ним. Вам никогда не приходилось видеть мышь в тот момент, когда кошка убирает лапу с ее малюсенькой спинки? Она не шевелится, даже не пробует убежать, а кошка опять наносит удар лапой, и он кажется ей легче ласки, любовной ласки, выражающей любовь жертвы к своему мучителю, который платит ей тем же.

Что там говорить, Ричард меня любит. Так когда же ударит лапой? Но обычные мыши не умеют и не могут защищаться. Д у меня есть кулаки и пользоваться револьвером я тоже умею.

Никогда не знаешь, но это может пригодиться…

VII

В этот вечер я долго у Ника не задерживался. Устал, больше морально, чем физически, и все эти кретины, игравшие и напивавшиеся каждый вечер одним и тем же манером, вызывали во мне отвращение сильнее, чем обычно.

Меня мучили тревожные мысли, смутные, словно тени, и судьба, очевидно, сжалилась надо мной, потому что ночь окончилась быстро и без эксцессов. Я очутился в полном одиночестве на улице, сверкающей от желтого света. Я шел рядом с тенью, поворачивающейся, словно секундная стрелка, всякий раз, как я проходил под следующим фонарем. Город копошился в темноте, был слышен его ни на миг не смолкающий гул, и я убыстрял шаги. Меня толкало нетерпеливое любопытство, влекло к Шейле.

Я не сразу прошел в спальню. Сначала я тихо заглянул в ванную, окно которой было открыто. Разделся и полез под душ, но странное чувство, овладевшее мной, сопротивлялось холодной воде сильнее опьянения, я это помял, вытирая холодную кожу полотенцем.

Я там и бросил одежду и пошел к Шейле. Она спала, совсем сбросив одеяло. Пижама распахнулась, обнажая ее безупречную грудь, а расплетенные волосы закрывали почти все лицо. Я растянулся рядом с ней и обнял ее, чтобы поцеловать, как каждый вечер. Не открывая глаз, она, полупроснувшись, отвечала на мои поцелуи, а потом отдалась моим нетерпеливым рукам, и я раздел ее догола. Она упорно не размыкала век, но я знал, что ее глаза откроются, когда я раздавлю ее всем своим весом. Я ласкал ее прохладные свежие руки и плавную округлость бедер. Она бормотала нежные неясные слова, подчиняясь моей ласке.