Мертвые собаки - [3]

Кабинет Камушева ничем не отличался от кабинетов других таких же чиновников средней руки. За стеклянной дверцей книжного шкафа, установленного на самом видном месте, демонстрировались покрытые тонким слоем пыли ряды многотомного собрания сочинений товарища Ленина. Со стены, за всем тем, что происходит в кабинете, взирал его же портрет. Рядом с ним скучали портреты Маркса и Энгельса. Над изголовьем руководящего кресла ещё благоухало типографской краской свеженапечатанное изображение Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза товарища Михаила Сергеевича Горбачева. Огромное родимое пятно на его лысом темени было старательно подретушировано.

— Я пришёл к вам на работу устраиваться! — объяснил посетитель свой визит, удобно устроившись на предложенном ему стуле. — Если примете меня электриком, то вполне оправдаете мои ожидания!

Это заявление, сделанное спокойным тоном уверенного в себе человека, почему–то стало последней каплей и Камушева прорвало. Он, несмотря на свой почтенный возраст и приличный вес, резво вскочил со своего места, трусцою совершил двойную пробежку вокруг длинного ряда столов, и, перебегая от одного шкафа к другому, с лихорадочным блеском в глазах, исследовал их содержимое. Губы его при этом шевелились, не являя пространству ни единого звука. Посетитель при этом с любопытством наблюдал за столь странной производственной гимнастикой своего потенциального начальника. Здесь зубная боль, одолевшая Камушева, вдруг отступила, а шестое чувство, вероятно испугавшись столь бурного проявления эмоций, трусливо удалилось. Посуетившись ещё с четверть версты, Камушев обмяк, плюхнулся в кресло, изучил предложенные ему документы, окинул посетителе тем взглядом, которым папа Карло оценивал подаренное ему полено и, наконец, подвёл черту:

— Мне главный механик позарез нужен! Пишите заявление!

Пухленькая секретарша едва успела отскочить от двери кабинета своего шефа, куда привело её чисто женское любопытство, прежде чем из дверного проёма появился этот самый тип в раскисших ботинках.

— У вас все женщины такие любопытные? — поинтересовался он.

— Какие? — подняла на него невинный взгляд секретарша.

— Точнее я хотел спросить, у вас все женщины такие красивые? — поправил себя посетитель.

— Я не знаю вашего вкуса!

— О!.. Он у меня отменный!.. Я к вам главным механиком назначен! — сообщил он, — Фамилия моя Безродный, зовут Владимиром Васильевичем! А для вас можно просто Володя!

— Таня! — зарделась молодка.

— Я почему–то так и подумал, что вас Татьяной зовут!

— Почему?

— Имя очень красивое и вполне внешности соответствует! Кстати, всех моих жён и любовниц Татьянами звали!

— У вас было много жен? — удивилась Татьяна, с сомнением окидывая взглядом щуплую фигуру своего собеседника.

— Много! — ответил тот. — Даже очень много!

— А много это сколько?

— Много это — одна! — многозначительно пояснил Безродный. — А где у вас находится отдел кадров? — поинтересовался он. — И будьте так добры, дать ключи от моего кабинета!

Чавкая мокрой обувью, Безродный, перебирая какие–то бумаги, поплёлся к отделу кадров. Его спину обласкал нежный взгляд секретарши. Она подозревала, что минутами назад за дверью кабинета происходило крупное сражение, и на лице нового сослуживца попыталась прочесть подробности отгремевшей грозы. Но ей не удалось обнаружить ни признаков волнения, ни печати радости. При всём этом некрасивое лицо его не казалось маской. Скорее он жил где–то в другом, своём измерении, в ином, неведомом ей мире и ей захотелось поглубже заглянуть в тот мир.

Про полных людей часто говорят, что их полнота от доброты происходит. Если применить это определение к инспекторше отдела кадров, то её доброта с трудом размещалась на двух рядом поставленных табуретках. Трофимовна выдала Безродному небольшую стопку приготовленных для него бланков. Пока тот трудился над их заполнением, она, воодушевленная наличием свежего слушателя, предалась приятным воспоминаниям. Более всего её вдохновляло то, что Безродный, как оказалось, тоже работал на строительстве Чернобыльской АЭС, а для Трофимовны эти места были родиной.

— Владимир Васильевич, а вы помните, какие в Припяти розы цветут? Какие там розы! А река такая чистая, такая чистая! Мой сомов по пуду весом домой приносил! А наш Нетешин разве это город? Потому его и назвали Нетешином, что не тешит он взгляда людского, никого не радует! Местность тоску одну наводит! А помните, какие в Припяти проспекты широкие? Дома по струнке вытянуты! Леса кругом! Мой муж рыжики очень любит, мы их по два бочонка солили! А в лесах и зверь, и птица всякая водится. Пойдешь, бывало, в лес за ягодой, обязательно какую–нибудь зверушку встретишь! Скачет зайчишка на полянке, смотришь на него, и твоё сердце тоже жизни радуется!

— На Чернобыльской АЭС я немного работал! — как бы оправдываясь, промолвил Безродный, — Тогда ещё штатного расписания не было, и устроился я электромонтёром в электроцех с перспективой дальнейшего роста! В электроцехе, на атомной станции, самый большой коллектив трудится. Одних заместителей у начальника цеха девять человек, да почти две тысячи рабочих под его началом ходит! Место одного из замов и мне предполагалось! В общежитии мы с моим начальником, поначалу, в одной комнате жили, вроде, как и дружба между нами была! Жена начальника обитала в женском общежитии и работала в музыкальной школе! Вы ведь это знаете, что на атомных электростанциях одним из первоочередных объектов ввода в эксплуатацию являются музыкальные школы? Весь секрет не в том, что энергетики большие поклонники музыкального искусства, а в том, что в музыкальной школе большой концертный зал предусмотрен. А в том зале бюрократы проводят всякие совещания, заседания, собрания и прочие скучные конференции! Работа в музыкальной школе непыльная и потому каждый мало–мальский начальник пытается свою жену туда пристроить! Мой начальник тоже был не промах, и свою дражайшую половинку в ту школу и определил, по блату. Ни слуха, ни голоса, ни музыкального образования жена моего начальника не имела, но самым большим её недостатком было то, что она очень любила петь. Как всегда, на годовщину Октябрьской революции, намечалось торжественное собрание и концерт художественной самодеятельности! Мой начальник, для этого случая, раздобыл где–то огромную вязанку сорняков, бессмертников каких–то там, лютиков, ну тех осенних цветов, что на кладбища носят! Вручил он мне ту метёлку, и инструкцию к ней зачитал! Когда будет концерт идти, говорит он мне, и моя Оксана Богдановна споёт, ты ей, говорит, и вручишь этот букет! Я ему и так, и сяк, неудобно, мол, говорю, мне, подчинённому, перед лицом всего города жене своего начальника подхалимчики преподносить! А он меня никак не может понять, он считает, что он мне большую честь оказал, доверяя мне такое ответственное дело! И хороший шанс есть всем продемонстрировать, что я нахожусь в доверии у власть держащих! Разговор у нас с ним получился как между двумя глухими, что по телефону между собой спорят! Вхожу я в зал с тем веником, на меня всё внимание! Мой шеф цветёт, а я свои красные от стыда уши в тот бурьян прячу! Забился я в угол, на меня все оглядываются, а я никак придумать не могу, как бы мне из этой вонючей ситуации выкрутиться! Тут подсел ко мне мужичок один, он у нас монтёром работал! Тот уже пару стаканов на грудь накатил, потому сидит и жизни радуется! Я пообещал поллитровку и перепоручил ему то сопливое дело, а сам перебрался подальше и со стороны за ходом процесса наблюдаю! Вышла та мартышка на сцену и козлопротивным дискантом, под балалайку, пару страниц из кулинарной книги проблеяла! Я своему доверенному подмигиваю, а тот уткнул свою морду в букет и спит, сволочь! На начальника глаза скосил, — он елозится будто ему шуруп в задницу без наркоза вворачивают, и мне рожи страшные строит! Та, коза, ещё какую–то там ахинею проверещала, а финал тот же, один спит, а другой как карась на горячей сковороде подпрыгивает! Ладно, успокаиваю я сам себя, ещё не всё потеряно! Она в самом конце ещё пищать будет, а к тому времени этот алкаш может быть и проснётся, а не проснётся тогда я его пинком разбужу! А тут выходит на сцену Куимова!