Мертвые собаки - [2]

— Куда на такой лысой резине вы выпускаете его на эти сопли?! Вместе с собой и меня посадите! Гоните его назад! Назад! В ремзону!

— Да ведь почти весь автопарк на лысой резине ходит, Александр Иваныч!

— Значит, весь автопарк сегодня стоять будет, пока снег не стает! — отрезал Камушев, — Иначе побьём и людей и машины!

Парализовав, таким образом, всё строительство, Камушев, тем не менее, не избавился от предчувствия неминуемой беды. Оно даже стало больше и перебралось поближе к сердцу.

— Наверное, меня сегодня выгонят с этой проклятой работы, — успокоил он сам себя. К такому повороту судьбы он был всегда готов и воспринял бы его, скорее с облегчением, чем с досадой.

Оперативка у главного инженера Управления строительством атомной электростанции окончилась с минимальными потерями, то есть со строгим и, как пообещали, последним выговором, но тоскливое ожидание главной пакости так и не отступило.

«Надо бы щиты наглядной агитации обновить, — подумал Камушев, — а то комиссия с обкома партии ожидается, ещё и по партийной линии выговор влепят! Недавно художника взял на работу, а он из этих, как их?.. авангардистов?.. ну, да, авангардистов! Итальянец у них есть такой, как его?.. Пикассо?.. Ну да, Пикассо! Нарисует тот Пикассо подбитый глаз на зеленой заднице, а шуму на весь мир поднимут, шедевр кричат! И находятся дураки, которые за ту мазню ещё и деньги платят! Была бы на то моя воля, я бы тому самому Пикассо на его голой заднице сиреневый глаз нарисовал бы! Или ещё один такой же, Малевич! Намалевал тот Малевич оконную раму с куском толи вместо стекла! И опять шедевр, Черный квадрат, понимаете ли! Видел я тот квадрат, точно такой же, как у моей сестры в деревне! У неё этот квадрат на сарае красуется, там тоже вместо стекла кусок рубероида вставлен! У меня маляром Ковбасюк работает, перед техосмотром грузовики красит. Так тот Ковбасюк таких квадратов тыщу за полсмены нарисует. Поставит трафарет, прыснет из краскопульта и получай свой шедевр. Хочешь синий, хочешь зеленый, а если захочешь, он тебе и чёрный квадрат изобразит. Но ведь ни у кого не хватит ума ту мазню шедевром назвать. Вот оно, где тлетворное влияние Запада себя проявляет. Они там у себя с жиру бесятся, с жиру. Мне бы их заботы. А интересно, сколько бы у них чёрный треугольник стоил бы? Платили бы мне по рублю за штуку, я бы им этих треугольников сотню штук в день бы штамповал. Вот бы жизнь была б».

О женской красоте Камушев имел особое мнение. Он считал, что она должна быть естественной и никакой тебе косметички, чтобы обмана не происходило. Конечно, соглашался он, некоторые не имеют своего лица, тогда они садятся перед зеркалом, разложат краски и нарисуют себе что–нибудь подходящее на пустом месте, иногда очень даже неплохо нарисуют, иногда даже красиво получается. Перед обедом его разыскала крохотная девчушка, представившаяся инспектором Энергонадзора. Взглянув на неё, Камушев подумал: вот эту мордочку точно Пикассо разрисовал.

— Я вот гляжу из окна, а у вас прожектор целый день светит! Я вашему главному механику штраф за нерациональное использование электроэнергии выписала! — пропищала она.

— Нет у меня главмеха! Уже два месяца как уволился! — отмахнулся от неё Камушев.

— Тогда я постановление на вас перепишу! — нашлась девица, и, вздёрнув синенький от промозглой погоды носик, застучала каблучками по мокрому бетону. Вслед ей, несмотря на присутствие начальника, безо всякого служебного рвения, лениво пробрехал старый пёс ночного сторожа, безошибочно отличающий своих от чужих.

— А крутит–то как! Как крутит! — проводил её взглядом Камушев. — Такие, как она, обувь для себя в «Детском мире» подыскивают, а член на конном дворе примеряют! У меня один кулак больше, чем две такие попки как у неё, а всё туда же! А ведь рублей на пятьдесят точно ограбит, цыплёнок! А это, как никак, четверть моей зарплаты! — сплюнул с досады Камушев.

Занятый своими невесёлыми мыслями, Камушев долго стучал промокшими туфлями об бетонные ступеньки крыльца своей конторы. Рядом возвышалась поржавевшая труба флагштока, установленная в честь победителей социалистического соревнования автотранспортного предприятия Хмельницкой атомной электростанции, которое Камушев имел несчастие возглавлять.

В приёмной его ожидал посетитель, судя по внешности которого можно было легко предположить, что его не любят не только женщины, но и деньги. Нос у него был картошкой, головка тыковкой. Одет он был в куртку на рыбьем меху, с верхом из чёртовой кожи. На ногах его были видавшие виды ботинки. Эта, более чем скромная, одежда ещё раз опровергала всякие подозрения в принадлежности к кругу избранных судьбою. В его руках не было ничего, что могло бы указывать на наличие при нём официальных бумаг. «Этот из тех, кто всегда оказывается крайним в любой очереди, — определил Камушев. — Наверное, он принес для меня главную неприятность, — невесело подумал он. — Те, от кого я завишу, не жмутся в приёмных, а те, кто зависит от меня, обычно встают при моём появлении. Этот даже глазом не повёл. Сидит, будто на него мешок сырого песка нагрузили. Хорошо будет, если мой подвыпивший водитель этому недомерку только сарай с курицами развалил, но дело, по–видимому, дрянь, не зря моё сердце с самого утра ноет».