Мертвые дома - [12]

— Вообще нет, — неприветливо ответил священник.

— Я видела очень гадкий сон, преподобный отец, — продолжала она одним духом, боясь, как бы не поколебалась ее первоначальная решимость. — Рыжий архангел с мечом в руке, когда я спала, сошел с картины, на которой нарисовано чистилище, прикрыл меня крылом и поцеловал в губы…

— Так ведь это сон. Ты не виновата, что видела его, дочь моя.

— Но, — она запнулась, — мне было приятно, преподобный отец.

— Тебе было приятно только во сне или и сейчас приятно? — спросил отец Перния, начиная беспокоиться.

— Мне было приятно только во сне, преподобный отец. Сейчас мне противно. Этот сон мне кажется ужасным, кощунственным…

Затем она почувствовала себя несколько разочарованной, хотя и свободной от всякой вины, ибо отец Перния не придал ее сну большого значения и не счел его грехом. Покаяние было обычным — читать Ave Maria.

Однако в следующее воскресенье, после мессы, отец Перния сообщил ей, что больше она не тересита младенца Иисуса:

— Поговори с доньей Кармелитой, пусть она сошьет тебе платье дочери Марии…

11

Река была так же неотделима от ее детства, как сеньор Картайя и сеньорита Беренисе, как патио ее дома и церковь. Смирная речка Пайя заслуживала лишь беглого упоминания в географии. Но когда выпадали августовские дожди и река набухала, для Кармен-Росы она превращалась в одну из могучих стихий вселенной.

— Сеньорита Беренисе, а море тоже такое большое?

В старые времена река подходила к самому городу. Теперь, когда от прежнего Ортиса уцелела лишь небольшая часть, Пайя оказалась в пятидесяти метрах от площади Лас-Мерседес. Спуск начинался у часовни, пролегал меж больших камней и акаций и заканчивался возле брода на Старой площади, где река мягко изгибалась, образуя тихую заводь. К Старой площади ходили купаться девушки и ездил за водой Олегарио. Кармен-Роса втайне лелеяла честолюбивую мечту нырнуть как-нибудь не у Старой площади, где река была спокойной и мелкой, а возле Брода контрабандистов, маленькой гуайявы или излучины, где Пайя была глубже и где даже летом на другой берег можно было перебраться только вплавь.

Поход к реке стал ежедневным обрядом. Вернувшись из школы, перед обедом, Кармен-Роса и Марта, захватив с собой полотенце, мыло и тыквенную бутыль, шли к соседке Хуаните Лара, которая уже ждала их. Хуанита Лара, косоглазая старая дева, возглавляла маленький отряд: за ней спускались Кармен-Роса, Марта, присоединявшиеся к ним Эленита, белая как молоко, и Лусинда, которая плавала, как лягушонок. Хуанита Лара охраняла их от возможных опасностей, учила бороться с течением и нырять вниз головой. Когда однажды Перикоте вздумал было подглядеть из зарослей, как они купаются, Хуанита Лара забросала его камнями, и он не показывался на Старой площади несколько недель.

Они выходили из кустарника в длинных рубашках сурового полотна, скроенных доньей Кармелитой, которая, несомненно, была неумелой портнихой. В этих измятых, плохо просушенных мешках они выглядели смешно и нелепо. Но потом, когда вода пропитывала полотно, прижимала его к телу и приглаживала непокорные волосы, сестры становились красивыми. Кармен-Росе исполнилось четырнадцать лет, она была широка в плечах, с гибкой талией и крепкими бедрами. Мартике, легкой и воздушной, как колосок, исполнилось тринадцать, и у нее уже были груди, маленькие и твердые, как сливы.

Когда они вошли в воду и отплыли от Хуаниты Лары, которая осталась на берегу, жалуясь на судорогу, Мартика поведала сестре свою тайну:

— Знаешь, Кармен-Роса, у меня есть жених…

Сначала Кармен-Роса подумала, что Мартика шутит, и ответила насмешливо:

— Знаю, негр Гуэрегуэре.

Сестра улыбнулась. Раньше она сердилась на Кармен-Росу, когда та дразнила ее: «Мартика, не отпирайся, у тебя любовь с Гуэрегуэре», «Сестричка, я хочу быть посаженой матерью на твоей свадьбе с Гуэрегуэре»… Но на этот раз против всякого ожидания Марта не рассердилась и мягко продолжала:

— Нет, правда, Кармен-Роса, у меня есть жених.

Она сказала это так просто и серьезно, что Кармен-Роса примолкла, желая узнать все до конца.

— Мы с Панчито жених и невеста уже больше двух недель, а точнее — семнадцать дней. Он объяснился мне прямо на площади, когда ты исповедовалась, а я ждала тебя возле церкви.

— И что он тебе сказал?

— Как что? Что он влюблен в меня, что только и думает обо мне, и спросил, не чувствую ли и я то же самое?

— И что ты ему ответила?

— Я сказала правду: что я тоже его люблю.

— А откуда ты это знаешь?

— Я уже давно это знаю. Потому что у меня дрожат руки, когда он подходит, потому что я сама не своя, когда он далеко…

— Значит, вы теперь жених и невеста?

— Конечно.

— А что это значит — быть женихом и невестой?

— Господи, и ты еще спрашиваешь! Быть женихом и невестой значит смотреть друг на друга и говорить о любви, когда только можно.

— А он тебя не целовал?

— Нет еще, но как только попросит, честное слово, я разрешу…

К ним подплывала Хуанита Лара, у которой прошла судорога. Марта перестала болтать и легла на спину, отдавшись течению. Воды Пайи ласково покачивали ее нерасцветшее тело с маленькими и твердыми, как сливы, грудями.