Мертвее не бывает - [27]

— Кончай валять дурака, Леп. Привяжи свою собачку, и мы с тобой немного прогуляемся. А затем вы опять будете вместе.

Несколько секунд он гневно пялится на меня, затем все же идет к железному забору и привязывает пса к одному из столбов. Затем мы проходимся вдоль детской площадки, а собака продолжает неустанно разоряться.

— Питт, я кажется говорил, чтобы ты не ошивался здесь. Мой пес тебя ненавидит. Когда-нибудь эта цепь не выдержит.

— Если цепь не выдержит и твой пес придет за мной, я выверну его наизнанку, и ты лишишься своего единственного друга. А теперь скажи, что ты знаешь об этой девчонке.

Я показываю ему фото Аманды Хорд. Он, быстро скользнув по нему глазами, возвращает мне его обратно.

— С ней все в порядке. Я позабочусь о ней.

— Да? Если она когда-нибудь подпустит тебя к себе.

— Черт! Да малолетние готки просто тащатся от Лепроси. Они все хотят то, что есть у Лепроси. И они делают это с Лепроси. Особенно такие крошки, как эта потаскуха. Так заведено на улицах нашего города.

— Так ты знаешь ее?

— Видел несколько раз. Впрочем, как и прошлым летом.

— Ты что, ее подцепил?

— Не-е. Это девки могут упрашивать Лепроси, но они всегда получают отказ. Я снимаю с них деньги и наркотики, а взамен даю раз-другой у себя отсосать. Но опуститься до того, чтобы поиметь эти буржуйские задницы, я себе никогда не позволю.

— Значит, этим летом ты видел ее здесь.

Он внезапно останавливается. Мы в парке у таблички «Взрослым вход воспрещен. Только родители и опекуны». Это значит, все педерасты остаются за оградой и с безопасного расстояния наблюдают за своими маленькими жертвами. Сейчас для детишек уже поздно. Однако улицы в темное время суток заполнены совратителями малолетних. Только если бы мне чувствовать их.

Лепроси уставился на многочисленные детские качели и горки.

— В детстве я часто приходил сюда.

К слову, Лепу сейчас шестнадцать.

— Да ну?

— Да, и так было до тех пор, пока мы не переехали на Лонг-Айленд. Я любил этот парк. И вот почему пришел именно сюда, когда мой отец меня вышвырнул.

Пару лет назад Леп сбежал из дома в надежде спастись от собственного отца. Нетрудно догадаться почему.

— Слушай, Леп.

— Чего?

— Я что, похож на очередную твою девицу?

— Нет.

— Так перестань меня умасливать своими рассказами. Ты же хочешь денег? Скажи мне, ты ведь хочешь денег?

Он улыбается.

— Да, я хочу денег. Хренов придурок.

Я роюсь в карманах и протягиваю ему двадцатку.

— Ну так что, ты ее здесь часто видишь?

Он иронично фыркает при виде двадцатки и тем не менее сует ее в карман.

— Может быть.

— Не шути со мной. Больше за сегодня не получишь.

— Я говорю, может быть, я ее и видел. Только не совсем уверен в этом. Ясно?

— Ну-ка, расскажи поподробней.

Он облокачивается на перила ограды и принимается почесывать себя под футболкой, которая, может, раньше и рассказала бы о нем что-нибудь, однако сейчас уже давно выцвела и превратилась в непримечательное серовато-зеленое тряпье бездомного.

— Значит, так. Где-то неделю или две назад у нас была пивная пирушка в районе авеню Си. Знаешь ли, у нас осталась кое-какая сдача от нескольких сороковок, и Толстяк Стинки-Пит достал выпивки, так что мы все потихоньку набирались. Ты же знаешь Янки Дина?

— Этого тощего кубинца с неизменной шляпой «Метс» на голове?

— Да, этот парень больше себя любит этих хреновых «Метс». Поэтому мы и зовем его хренов Янки. Будь от проклят. Как бы там ни было, Янки — одиночка. Его терпеть никто не может. И поэтому он теперь всегда и везде появляется без приглашения, да еще таскает повсюду этих маленьких хреновых побирушек. Что я хочу сказать: да, эти хреновы готы — правильные готы с головы до ног, с пробитыми губами, черными волосами и прочим. Да только сережки у них в губах и на всем остальном теле слишком стерильные, волосы покрашены за двести баксов в каком-нибудь салоне Ист-Сайда, а одежда куплена в городских торговых центрах. Мы каждого видим насквозь.

Я тебе скажу, как полицейские своего района, мы, уважающие себя панки, должны почтить за честь самолично прикончить подобных маленьких ублюдков, да только в последнее время что-то стали слишком мягкими. К тому же нам постоянно хочется пива, а у этих сопляков всегда есть мелочь. Так что мы разрешаем Янки и его соплякам присоединиться к нам. Затем они на какое-то время уходят и откуда-то возвращаются с хрустящими сороковками и пивом.

— Что с девчонкой, Леп?

— Да вот я и подвожу к ней. Идиот.

Он ощупывает себя на наличие сигарет, но мы оба знаем, что у него их оказаться не может. Я достаю пачку своих «Лаки» и протягиваю ему одну. Затем мы вместе закуриваем.

— Итак, значит, Леп просто летает от блаженства, когда одна из этих цыпочек начинает об него тереться. Я уже говорил, что эти городские сопляки охочи до всего, что заставит их вкусить нашу реальность. Они хотят сношаться в грязи, чтобы потом вернуться в свои начальные школы и хвастать друзьям, в каком дерьме они побывали. Они же все могут купить за деньги. Им это надоело! Последний диск Бритни Спирс или этот новенький «порше» — что душе угодно, бери не хочу. Теперь им другое подавай. А вот трахаться с каким-то нищим ублюдком в окружении десятка таких же ублюдков — это для них настоящее дело. А Леп себя уважает, он не доставит такого удовольствия этой соплячке, но она слишком уж горяча, так что он разрешит ей у него отсосать. Так она и делает.