Мертвецы зимы - [30]

Доктор кивнул.

— Иногда из будущего, иногда из прошлого, а иногда просто перемещаемся на пару миль вправо. Вот такие мы.

— Ну а что не так в этом месте, что заставило вас прибыть сюда? — спросил Борис сурово.

— Я все ждал, мучился, когда кто-нибудь меня об этом спросит! — широко улыбнулся ему удовлетворенный Доктор. Вот тут-то и началась лекция. Однажды, я уверена, он сделает ее в Повер-Пойнте[8].

— Итак. Давайте хоть ненадолго забудем о тех сумасшедших пришельцах на берегу…

Борис открыл было рот, но Доктор продолжил, слава Богу.

— Я сказал — забудем о них! Ни слова! Итак. Мы находимся в одном из наиболее важных годов в истории. В 1782!

— В 1783-м! — прошептала Мария.

— А я что говорил! — хмыкнул Доктор, потом, кашлянув, исправился: — А, да, верно, 1783 год. Очень, очень важный год. Ну, в сам этот год не происходило ничего особенного, но он стоит на пороге целой вереницы интересных событий. Войны, революции, и все такое по всей Европе — то, что вы, люди, делаете слишком хорошо.

— Полагаю, вы здесь, чтобы это предотвратить? — хмуро поинтересовался князь. Надо отдать ему должное, он нормально воспринял заявление «привет, мы из будущего!» Казалось, все эти чудеса совершено не интересовали его, таков уж князь Борис.

— Нет уж, позвольте будущему быть! — визгливо откликнулся Доктор. Тоном соседки, которую ругают за ор, устроенный ее котом на рассвете. Это всего-навсего кот. От него ничего другого не дождешься. Иногда тон Доктора может быть одновременно покровительственным и обвиняющим. Он крутнулся на месте.

— Вот в чем дело — Время подобно огромному беспорядочному карточному домику, который поднимается выше и выше до бесконечности. Такой прекрасный, такой хрупкий, такой огромный. И вы не захотите возиться с любой из этих карт в отдельности. Поверьте мне.

Он хлопнул в ладоши, и крупицы икры, прилипшие к пальцам, разлетелись в разные стороны.

— Кругом разбитые сердца, — сказал он непонятно, и снова крутнулся на месте.

— Доктор Блум действительно поразителен, — продолжил он. — Он исцеляет людей от ужасной болезни, опережая свое время на сто лет. И это не есть хорошо.

Он посмотрел на пол, выглядя немного растерянно. Затем снова заговорил, неохотно роняя слова. В этот момент его большое, подвижное, словно резиновое, лицо было таким добрым и таким печальным.

— Вот что привело меня сюда, князь Борис. И мне жаль, но есть одна вещь… Я думаю, вы — один из самых милых русских аристократов, кого я когда-либо встречал и кто никогда не принуждал меня к браку. Вы добры и умны, делаете такой чудесный кофе, и наверняка следите за тем, чтобы каждый из ваших слуг получил жареного гуся на Рождество. Это хорошо. Но плохо то, что вы страдаете этой ужасной болезнью, болезнью, которая сокращает вашу жизнь. Вот только она вас теперь беспокоит меньше, не так ли?

Вдруг, резко развернувшись, Доктор уставился в окно, избегая смотреть Борису в глаза. Будто не осмеливался. Борис смотрел на него, лежа очень тихо и неподвижно, и каждое слово Доктора было для него словно удар зловещего колокола.

— Вы идете на поправку, — вновь заговорил Доктор. — Но я не думаю, что вы должны… Дело не только в вас, скорее…

Рори взял меня за руку. Он догадывался, что произойдет.

— Видите ли, это очень дорогое, престижное место. Нужно быть богатым, чтобы попасть сюда, — Доктор вздохнул. — Что в это время, как ни печально, означает — нужно быть влиятельным. У мамы Марии есть милый домик в Париже. Действительно очень милый домик в Париже. Можно сказать, дворец, не так ли, Мария?

Девочка печально кивнула. Она выглядела напуганной. Я поманила ее рукой, она подбежала и залезла мне на колени.

Нас было четверо напротив него. Четверо одиноких, испуганных людей таращатся на ужасного пришельца. Который никак не хочет заткнуться.

— Даже противный мистер Невилл на самом деле — член Парламента. В это верится с трудом, учитывая его дурные манеры за столом. Мне самому неприятно говорить об этом, но если он проживет еще с десяток лет, за эти десять лет люди подумают о его замене на кого-нибудь получше.

Доктор смолк, сунул руки в карманы, глядя из окна на бушующее море.

— Или вот тихоня Хелена Элквитин, — снова заговорил он, — она решает сложные логарифмические уравнения за десятилетие до того, как родится человек, который изобретет компьютер. Она просто уникальна — представьте, что будет, когда она закончит работу — у Наполеона появятся радары и радиоуправляемые ракеты.

Он строго взглянул на Марию и князя Бориса.

— Пожалуйста, немедленно забудьте все, что я сказал о Наполеоне и радарах, — велел он.

Князь по-прежнему делал вид, будто помирает от скуки, но я видела, что он сильно заинтересован.

Доктор меж тем продолжал:

— Каждый пациент здесь — часть того карточного домика, который зовется историей. Если бы здесь был хоть один человек, на которого я мог бы взглянуть под другим углом… но нет. Это касается каждого из вас, — он печально вздохнул и повторил: — Каждого!

Доктор опустился на край кровати, не глядя на нас. Снаружи завыл ветер, хлопая раскрытым окном, гоня в комнату холодный воздух. Голос Доктора стал таким тихим, что я еле могла различить его в этом шуме.