Мёртвая зыбь - [30]

— С кем имею честь?

— Позвольте для начала вручить вам письмо Варвары Николаевны… — сказал гость.

Артамонов машинально вскрыл конверт, пригласил гостя сесть и прочитал: «Милый, дорогой мой Юрий, это письмо тебе вручит Павел Петрович Колёсников, оказавший мне большую услугу. Какую — он сам тебе скажет. Слава богу, все обошлось… Обнимаю тебя, Христос с тобой, дорогой мой, береги себя ради светлого будущего. В.С.».

— Так… Стало быть, вы прямо из Москвы?

— Нет. Я ездил в Берлин по командировке, на обратном пути задержался на один день в Ревеле. Простите, явился в такой поздний час. Так удобнее для меня. Менее заметно.

— И вы возвращаетесь в Москву?

— Так точно.

— Значит, вы, как это у вас называется, «совслуж»?

— Да. Приходится служить.

— И вы рискнули посетить гидру контрреволюции?.. Ну что ж, я вам благодарен за весть о тётушке Варваре Николаевне. Она пишет, что вы оказали ей услугу.

— Незначительную. У Варвары Николаевны были неприятности с домкомом. Ну, я их припугнул, только и всего.

— Значит, в Ревеле вы проездом… Где остановились?

— В гостинице «Золотой лев».

В передней послышался звонок. Артамонов извинился и вышел в переднюю. Раздались негромкие голоса, затем Артамонов вернулся. С ним вошёл коренастый, невысокий блондин с седыми висками.

— Штабс-капитан Всеволод Иванович Щелгачев, — представил его Артамонов, — при нем можете говорить все, решительно все.

— Что, собственно, вас интересует?

— Прежде всего, как там живётся в Москве? Вы давно оттуда?

— Пошла вторая неделя. Я, как изволил вам докладывать, сейчас из Берлина.

— О… Так вы совсем свежий гость, — сказал Щелгачев. — Ну, как там в столице Совдепии?

— Подожди, Всеволод, — сказал Артамонов. — Такого гостя надо принять, как водилось у нас в прежнее время на Руси. Пожалуйте в столовую, я распорядился. Ничего особенного, знаете, как мы здесь живём, по-походному.

— Не откажусь.

Щелгачев и Артамонов переглянулись, и все трое перешли в столовую. Стол был накрыт не по-походному. Гостю налили большую рюмку. Чокнулись. Выпили по одной, по другой. Закусили ревельскими кильками.

Щелгачев спросил:

— Вы служили на военной службе, я полагаю? Или пошли по штатской?

— Я поручик. Служил в эту войну в запасном батальоне Самогитского гренадерского полка.

— По этому случаю надо выпить. Армейские, кстати сказать, перепивали нас, гвардейцев. — И Артамонов снова налил гостю.

— Я, должен признаться, выпущен был из Александровского училища в шестнадцатом году, в запасной батальон. Так что в германскую почти не пришлось воевать. Гонял запасных бородачей на плацу. Но зато в гражданскую повоевал. — И гость осушил рюмку.

Как-то незаметно перешли к воспоминаниям о походах, о марковской дивизии, о начальнике дивизии Блейше, которого доконала не пуля, а тифозная вошь, вспомнили Ростов-на-Дону, Харьков, Киев.

Веко у гостя дёргалось, и, видимо, не от вина.

— Это у меня память о контузии под Синельниковом… А в Киеве хорошо пожили. Зимой, в девятнадцатом. Была одна рыженькая из шантана, Зиночка…

— Эге, этак, если перебирать рыженьких да черненьких, мы, пожалуй, с вами, поручик, окажемся свояками… — смеялся Артамонов.

— В общем, пили, ели — веселились, посчитали — прослезились, — мрачно сказал Щелгачев. — А все-таки почему мы не дошли до Москвы?

— Антанта не поддержала, сволочь! — сказал гость.

— Немцев надо было, немцев…

— Видал я их на Украине, тоже, знаете ли, драпали от красных нах фатерланд. Что теперь говорить, надо было делать по-другому, по-умному.

Артамонов и Щелгачев переглянулись.

— А вот вы скажите, поручик, как же вы после всего докатились до «совслужа»? Интересно все-таки…

— Грустная история. Свалил меня в Орле сыпняк, на улице прямо с коня свалился. Приютило меня одно семейство, а то я бы в дороге непременно подох. Месяц провалялся в чулане. Еле поднялся на ноги… В Орле — красные. Наши драпают на юг — не догонишь. Добрался до Москвы. Там родственнички: «Уйди, ради бога. А то нам расстрел». Слава богу, приютила одна добрая душа, в Кунцеве. Помог ещё один человек: дал совет — поступай на службу, устрою, состряпал документы. И вот второй год служу экономистом, даже за границу послали… Вот она, жизнь…

Хозяин и Щелгачев переглянулись.

— Слушайте, вы, Колёсников, или как тебя… Давай начистоту. Ты не в Москве, а в Ревеле. Понимаешь? — И Щелгачев опустил руку в карман.

— Ну ладно, господа… — И Колёсников отчётливо произнёс: — «Санкт-Петербургский столичный ломбард, квитанция шестнадцать тысяч четыреста шестьдесят семь…»

— Покажите!.. — задыхаясь сказал Артамонов.

Колёсников достал из бумажника квитанцию и положил на стол. Артамонов сверил номер квитанции по своей записной книжке и с облегчением вздохнул:

— Господи, наконец!

— Александр Александрович жив, правда, чуть не умер от тифа, полтора месяца провалялся в больнице в Иркутске… Дайте-ка ножичек или ножницы…

Пока искали перочинный нож, Щелгачев наконец пришёл в себя от изумления:

— Ну дела! Столько времени ни звука. Вы уж простите меня, ради бога, поручик…

Вернулся Артамонов и положил ножик на стол. Колёсников осторожно подпорол подкладку пиджака и вытащил квадратный клочок полотна, исписанный цифрами.