Мертвая тишина - [3]

Значит, сознание ему всё же вскрывали и ничего не нашли.

Отпустил стражника и медленно выдохнул. Мы остались с Сэмом одни.

* * *

— Ну, здравствуй, отец.

Сэм сплюнул кровь, появившуюся во рту от того, как сильно он прикусил собственный язык, пока слушал разговор нейтралов о брате. На мгновение показалось, что Мокану вздрогнул от этого жеста.

«Показалось» — снова решил Сэм.

Он прищурился, вглядываясь в черты лица мужчины, стоявшего напротив. Знакомые до боли и в то же время настолько чужие, что ему хотелось закричать. Заорать из последних сил, заставить того дать ответы на вопросы, которые всё ещё предательски вертелись в его голове. Сэм ненавидел себя именно за это — за то, что продолжал адски жаждать этих ответов. Ему хотелось освободиться и, спрыгнув вниз, пригвоздить отца к стене, заставить его рассказать, поделиться всем тем дерьмом, что творилось в его голове. А там было полное дерьмо, парень был уверен в этом.

Он стиснул челюсти, вспоминая. Вспоминая, как едва не вырвался из цепкого захвата одного из приспешников Морта, когда тот хладнокровно отдал на расправу свою жену. Парень до сих понятия не имел, какая дьявольская сила помогла ему вскочить с земли и броситься в сторону отца, безучастно смотревшего, как повалили на высушенную, выжженную огнём землю остолбеневшую от шока Марианну и поволокли куда-то, Сэм мог только догадываться, что к замку нейтралов. Тогда у него снесло на хрен весь хвалёный контроль. Вскипевший от инъекции чистейшей ярости, он вырывался из захвата стражников, чтобы вцепиться руками в воротник пальто палача, отстранённо смотревшего вслед карателям. Сэм не помнил, что он кричал. Не помнил, какие проклятия посылал в адрес отца. Он помнил только, как вдруг остановился, осознав, что тот его даже не слышит. Ощущение, что ты кричишь что-то ветру… грозишь ему кулаками, можешь даже начать стрелять в него, но пули полетят обратно, в тебя.

А ветер, бушевавший в хаотично подымавшейся груди отца, вырывался наружу только порывами эмоций, вспыхивавших в глубине его глаз, которые он по-прежнему не отводил от того места, где дематериализовались каратели с пленницей.

Сэм не был идиотом, чтобы не понимать — его не отшвырнули от отца только потому, что тот запретил трогать. Что ж, в этом они однозначно были похожи. Мокану предпочитали сам приносить боль своим близким, не позволяя делать этого другим. Что старший и доказал через несколько растянувшихся в грёбаную бесконечность минут, когда растаял в воздухе, отбросив руки сына от себя.

И, чёрт бы его побрал… если бы он не сделал этого, Самуил бы лично вытряхнул из него чёрную душу и прошёлся по ней подошвами грязных сапог. Ведь он знал, куда тот направился.

* * *

— Здравствуй, — ответил машинально, почему-то вздрогнув, когда тот сплюнул после слова «отец». Такую ложь тяжело произносить, да, Сэм? Вот и мне тошно слышать отголоски предательства твоей матери в этом слове.

«Наконец-то, — моя девочка закатывает глаза, — хотя меня раздражает эта сука-жалость, которую я чувствую в тебе.

— Меня она тоже раздражает, детка.

— Давай убьём её? Давай напомним ей, что он не твой сын?

— Ну он мой брат…, - и почему блядь от каждого её напоминания больно будто в первый раз? Почему за каждое подобное замечание хочется тряхнуть тварь об стену и заставить заткнуться?

— О, Морт, ну давай откроем детдом имени Самуила Мокану и будем принимать в него всех его ублюдков? Устроишься, наконец, на нормальную „человеческую“ работу, станешь уважаемым членом общества… Только нужно сразу искать здание побольше. У тебя, судя по всему, не отец был, а помесь вампира с мартовским котом».

Мысленно отмахнуться от её болтовни и подойти к Сэму. И на мгновение возненавидеть себя за боль. За его боль. За то, что сердце зашлось от желания стянуть его со стены, сняв кандалы. Ощущение, будто впиваются в мои запястья, а не в его. Будто это моё лицо испачкано в крови, и это на моих плечах и животе зияют раны. Он давно не питался, иначе регенерировал бы намного быстрее.

— Надеюсь, мне не нужно напоминать все твои права? Потому что прав у тебя здесь никаких нет. Только одно — отвечать на мои вопросы добровольно. В противном случае — я всё равно добьюсь твоих ответов, но мои методы тебе не понравятся.

Мальчишка рассмеялся потрескавшимися губами.

— Так попробуй «вскрыть» и меня, как остальных. Как твоего племянника. Как твоего брата. Вскрой и не будем тратить время на глупости, Морт. Потому что, — он оттолкнулся от стены, склоняясь ко мне, и цепи протестующе звякнули, натягиваясь, — я не скажу тебе ничего.

— Это твой выбор?

— А тебя он расстраивает?

Пожал плечами, чувствуя, как начинает подташнивать от мысли, что вряд ли придурок пойдёт на контакт… от мысли, каким образом я должен заставить его выложить правду.

— Мне безразлично. Это твой выбор. Тебе и отвечать за него.

Тихий смех сквозь явную боль.

— О, отец, ты научил меня отвечать не только за свой выбор, но и за твой. Каждый, — дёрнулся вперёд, — раз за твой, — ещё один рывок, гремя цепями, — грёбаный выбор отвечаю я. Я привык! Приступай!

Последние слова выкрикнул мне в лицо и сплюнул. В сторону, чтобы не попасть на кожу своего друга, растянутую на полу прямо под его ногами. Демонстративно встать прямо на неё, удовлетворённо ухмыльнувшись, когда он сморщился, но тут же скрыл вспышку страдания в глазах.