«Мёртвая рука». Неизвестная история холодной войны и её опасное наследие - [13]

Описание Рейганом советской системы как отсталой и репрессивной было точным. Но его аргументы содержали и скрытое противоречие. Как Советский Союз мог представлять настолько серьёзную угрозу, если он был столь примитивным и гнил изнутри? Как мог поддерживать глобальную гонку вооружений, если советские люди проводили жизнь в очередях? Многие в то время предлагали такой ответ: у советских военных было право первыми распоряжаться ресурсами страны, и поэтому оборонный сектор мог жировать, в то время как остальная часть страны бедствовала. Это было правдой; сверхмилитаризация советского государства съедала изрядную долю ресурсов. Но правдой было и то, что во многих случаях гниль проникла и в военную машину. Для Советского Союза уже подходило время расплаты. И даже если Рейган не видел всех деталей, он, похоже, очень хорошо представлял общую картину: система была шаткой и уязвимой.

Советские лидеры не доверяли Картеру. Их реакция на приход к власти Рейгана оказалась просто параноидальной. На первой пресс-конференции, которую Рейган дал в качестве президента, его спросили, согласен ли он, что Кремль всё ещё «склонен к доминированию в мире, которое может привести к продолжению холодной войны», или же что «разрядка всё же возможна при других обстоятельствах». Рейган ответил, что разрядка — это «улица с односторонним движением, которую Советский Союз использовал в своих целях». Он добавил: советские лидеры «публично заявляли, что единственная мораль, которую они признают — это та, которая будет способствовать их делу, то есть они оставляют за собой право на любое преступление, на любую ложь, на обман; мы руководствуемся другими стандартами. Я думаю, что нужно помнить это, если вы имеете с ними дело, даже во время разрядки».

Анатолий Добрынин, бывший посол СССР в Вашингтоне, вспоминал, что советские руководители больше всего желали сохранить стратегический паритет, который, как они считали, удалось достичь в конце 1970-х. «При всей революционной риторике, — заметил Добрынин, — они ненавидели перемены». Они хотели добиться своего рода военной разрядки, даже если бы вопрос о политическом сотрудничестве не стоял, — но эра разрядки уже закончилась. Рейган в неё не верил. «Оглядываясь назад, я понимаю, что в тот момент мне было сложно представить что-то худшее, чем Картер, — говорил Добрынин. — Но вскоре стало ясно, что в плане идеологии и пропаганды Рейган оказался куда хуже».[49]

Тем не менее в первый год пребывания Рейгана на посту президента Советский Союз не был в числе его приоритетов; этот год был посвящён тому, чтобы заставить конгресс одобрить снижение налогов, сокращение бюджетных расходов и перевооружение в сфере обороны. Рейган был уверен, что прежде чем уделять серьёзное внимание взаимодействию с СССР, Соединённые Штаты должны были сначала приступить к демонстративному наращиванию вооружений. Рейган возобновил работу над бомбардировщиком B-1, остановленную Картером, потребовал ускорить введение нового режима базирования для новой ракеты наземного базирования MX, а также создание новой баллистической ракеты «Трайдент II» (D-5), запускаемой с субмарин и обладавшей большей точностью и дальностью. Кроме того, Рейган одобрил секретный план агрессивных морских и воздушных учений США, в сценарии которых в качестве цели был обозначен Советский Союз. Директор ЦРУ Уильям Кейси начал активнее проводить тайные операции по всему миру с целью блокировать деятельность Советов. А вот с развитием дипломатических отношений сверхдержав Рейган не спешил: он не встречался и не разговаривал с советскими руководителями.

Пережив 30 марта 1981 года попытку покушения (в Рейгана выстрелил Джон Хинкли-младший около отеля «Хилтон» в Вашингтоне), президент задумался о том, что он в состоянии сделать для прекращения гонки вооружений. «Возможно, то, что я оказался так близко к смерти, внушило мне мысль — я должен сделать всё возможное за те годы, которые отвёл мне Господь, для устранения угрозы ядерной войны; возможно, это было причиной, в силу которой я был пощажён», — вспоминал он позднее. В первую же неделю после выхода из больницы он взял свой жёлтый блокнот и написал — прямо от руки — письмо Брежневу. Будучи ещё в пижаме и халате, Рейган отдал его своим советникам 13 апреля, госдепартаменту письмо не понравилось, и там его переписали, превратив в сухое, холодное послание. Рейгану не понравился переработанный вариант, и в итоге Брежнев получил два письма: одно — формальное, другое — собственноручно написанное Рейганом.[50] Джеймс Бейкер, который тогда был главой администрации Рейгана, вспоминал, что в этом письме был «весь Рейган: проповедь, в которой заявлялось, что Советы неправы во всём — в экономике, в политике, в международных отношениях, — и что Соединённые Штаты всё делают правильно. Как будто президент думал, что Брежнев, может, просто не знает об этом, а если узнает, то возьмётся за ум».[51] Брежнев, по замечанию Добрынина, ответил «в стандартной полемической форме, подчёркивая разногласия», даже не пытаясь внести что-то личное. Сам Рейган вспоминал, что ответ Брежнева был «ледяным».