Мёртвая рука капитана Санчес - [50]

Обед был подан по-домашнему, поэтому китайский фарфор и начищенное столовое серебро особенно эффектно выделялось на тёмной поверхности большого стола из состаренного дуба. Вот только за столом было очень невесело.

Во-первых, усаживаясь за стол, миссис Трелони сказала, что Сильвия со вчерашнего дня себя неважно чувствует и если и выйдет к столу – то позднее. А во-вторых, сама она была тоже явно не в себе: глаз от тарелки не поднимала, в разговоре участия не принимала, предоставив деверю развлекать гостей. Так что, говорили только мистер Трелони и доктор. Капитан тоже молчал, изредка хмуро поглядывал на двери в столовую. Платон, которого также пригласили за стол, молчал тем более.

Сильвия к гостям так и не вышла, а впрочем, те скоро откланялись. Их проводили до дверей хозяйка и сквайр, который решил ещё задержаться.

Первым в двери вышел Платон и встал в отдалении. Капитан поцеловал хозяйке руку и двинулся в двери. И тут он был схвачен за рукав доктором Леггом.

– А вы все заметили, как наш Платон держал себя сейчас за столом? – спросил доктор шёпотом. – Как лучший отпрыск знатного рода. Словно бы он всю жизнь только и делал, что сидел за светским обедом.

– Да, я обратил внимание, – ответил мистер Трелони тоже шёпотом. – Тут явно есть какая-то тайна.

– Я всегда это говорил, – сказал доктор со значением.

Он отпустил рукав капитана и вышел.

****

Первое, что сделал капитан в своём номере – он сорвал с себя жюстокор, яростно швырнул его на пол и стал топтать ногами. Потом взял со стола кувшин и вылил из него себе на голову всю воду.

– Больше никогда в жизни! – воскликнул он с сердцем, и мокрое лицо его скривилось, как в дурном зеркале.

Капитан был в бешенстве: с этими завитыми волосами он вёл себя, как последний мальчишка! А между тем, Сильвия к ним за целый день так и не вышла!.. Ах, какой же он был идиот! Как она, наверное, веселилась!

Ночью капитану приснился сон, что шёл он по широкому горному склону, отвесно обрывающемуся в воды какой-то бухты, с посохом и маленьким узелком со всеми своими пожитками. Слева громоздились утёсы, на которых корёжился под снегом чахлый стланник, мужественный и упрямый, как все северные деревья. Было зябко, ветер пронизывал до костей, а ног своих он не чуял, едва двигая их в мокрых горских башмаках из оленьей кожи.

«Вот сейчас за этим поворотом я лягу в снег, накроюсь плащом и, наконец-то, усну», – подумал он. Тут, повернув за гору, он увидел заросли вереска: до самого горизонта из-под снега щетинились розовые, белые и лиловые кусты.

И тогда он вспомнил, уже просыпаясь, что верески всегда в цвету, не смотря на любые морозы, потому что никогда не сдаются.

****

Спустя какое-то время они объявили о своей помолвке – Джордж Трелони сделал миссис Гертруде Трелони, вдове своего брата, предложение руки и сердца, которое было с радостью принято. И все их поздравили от всего сердца, хотя несколько недоумённо, и было от чего.

…каждый англичанин знает, что раньше в Англии брак мужчины на вдове своего покойного брата считался действительным, и такие браки встречались довольно часто, но он считался действительным только до тех пор, пока кто-нибудь из супругов или из их родственников, или даже совершенно постороннее лицо не требовал этот брак аннулировать.

Каждый англичанин знает, что угроза внезапного расторжения таких браков дамокловым мечом висела до 1835 года, когда на подобные родственные браки всё-таки был введён категорический запрет, который сохранялся до 1921 года…

Но всё же, несмотря на это, новобрачные были счастливы. Вскоре в интимной беседе с миссис Уинлоу, своей приятельницей, миссис Трелони сказала:

– Ты представляешь, Сара, оказывается, Джордж любил меня все эти годы, любил и молча скрывал это. И он такой нежный.

Здесь сорокалетняя Гертруда Трелони покраснела и многозначительно умолкла. Сара Уинлоу взяла её за руки, посмотрела в её глаза своими расширившимися тёмными зрачками и сказала, слегка пришепётывая от волнения:

– Ах, дорогая, как это романтично! Я от души желаю тебе счастья!

Подруги стали пить чай, потому что настало время «five o'clock» («файф-о-клок»). Этим термином, который вошёл даже в языки других стран и который означает пятичасовой чай, англичане называют чаепитие между ланчем (вторым, более плотным завтраком) и обедом, который в середине XVIII века происходил в 2 часа дня, но потом всё более и более отодвигался на вечернее время.

И сейчас дамы чинно пили чай, и тишину в гостиной не нарушало даже малейшее позвякивание ложечки. В этой тишине миссис Уинлоу подумала в который раз, что безумно завидует подруге, и, если сейчас назвать вам причину этой зависти, вы очень удивитесь, а может быть, и не удивитесь – всё зависит от ваших жизненных обстоятельств.

****

Дело в том, что Сара Уинлоу, прекрасная женщина сорока пяти лет, добрая христианка и примерная прихожанка церкви страшно завидовала своей подруге потому, что у той давно умерли её родители.

Давнее замужество миссис Уинлоу закончилось быстро – муж её, очень хороший, между прочим, человек, умер рано, и ей ничего не оставалось делать, как вернуться в отчий дом. Вскоре умер и её отец, а замуж она больше уже не вышла, и получилось так, что миссис Уинлоу всю свою жизнь прожила с матерью – женщиной властной, самолюбивой и эгоистичной. Эгоизм той выражался в следующем: матушка миссис Уинлоу всё делала ради любимой дочери, но интересы этой дочери она определяла сама, начиная от выбора платьев и причёсок и заканчивая подругами и теми мужчинами, которые сначала ещё ухаживали за молодой вдовой.