Мертвая хватка - [163]

Пытаясь в очередной раз изгнать дурные мысли, я вспомнил об Эрнесто и Кестлере. Горбун, последовавший за мной в столицу Франции, сказал, что их отозвал дон Фернандо. Я понял почему: работа с "объектом" поручена только мне и Марио, а потому лишние глаза и уши, а значит в перспективе языки, нам здесь не нужны. Я почти не сомневался, что накануне событий изымут из обращения и Чико с его командой – по той же причине. Что вполне логично и целесообразно. Правда, у меня был один вопрос к Марио: а кто из "чистильщиков" Синдиката останется? Но я его не задал – если горбун и знает, то все равно не скажет; а если нет – тогда наши неопознанные трупы положат в холодильник морга рядышком: размах и цель операции предполагали абсолютную стерильность.

Мне было и грустно, и скучно без неунывающего трепача Эрнесто. Однако если посмотреть с другой стороны, то, как говорится, нет худа без добра. И я, и Марио только порадовались, что теперь под ногами не путается рыжий лис Кестлер. Горбун даже не пытался накатить на него телегу из-за случая в заведении Черного Жерара. Как он узнал через верных людей, Педро Кестлер и в самом деле пользовался большой благосклонностью боссов Синдиката. А в этот котел не менее хитрый, чем немец, Марио сломя голову окунаться не хотел…

Поздним вечером в номере раздался телефонный звонок. Я поднял трубку, и вежливый голос горбуна произнес одну-единственную фразу: "Мсье, это вы заказывали билет в "Гранд-опера"?" Я ответил отрицательно – и внутренне содрогнулся.

Все, поезд тронулся… "Объект" прибывает в Париж.

Волкодав

В Париже меня встретил сам Кончак. Я уже привык за время проведения операции "Альянс" к визитам высокого начальства и не удивился, но, глядя на его лицо, встревожился до крайности. Шеф был как с креста снятый. Он никогда не отличался здоровым румянцем на всю щеку и почти всегда был угрюм и холоден. Но сейчас Кончак показался мне больным и каким-то угнетенным. Даже его движения стали менее уверенными, а прямая спина вдруг забеременела стариковской сутулостью. Правда, одет он был, как всегда на европейском Западе (за редким исключением, требующимся по "легенде"), с иголочки, притом явно не в ширпотребовский прикид, а в костюмчик от Версаче – по моему разумению, хотя я и не очень силен в высокой моде.

Перед нашим рандеву я, как обычно, послонялся по городу, чтобы не притащить в подарок горячо любимому шефу ядовитый, словно у морского ската, "хвост". А поскольку я не бывал еще в Париже, то не удержался, чтобы не зайти на знаменитый Монмартр, поблуждав перед этим около получаса по Анжуйской набережной, еще час поездил в метро с выходом на станции, расположенные в некотором удалении от центра (на окраинах, как мне было известно, улицы не так запружены пешехо-дами и авто, а потому вычислить наружку довольно легко), а затем еще покатался на "мушином кораблике" по Сене.

После краткой речной экскурсии я и поплелся на холм, просматривающийся чуть ли не со всех концов города, до самой вершины, где высился храм Сакре-Кёр и где на площади Тетр кучковались барбуйер, или мазилы, – так прозвали уличных художников, каждый из которых считал себя непризнанным гением. Выпив в каком-то кабачке стаканчик белого "Сен-Эмильона" – это чтобы отметиться; так ставит свои пахучие метки бродячий пес, поднимая ногу на приглянувшееся дерево, – я быстренько скатился вниз, еще раз проверив по ходу дела, не плетутся ли за мною длинноногие топтуны, и, отыскав уютную брассери (по-нашему – маленький ресторанчик), скромно сел там, где потемнее. Вскоре появился и Кончак, слегка утомленный после такой же беготни, какую устроил по Парижу и я.

– Что вам заказать? – спросил я, когда мы обменялись приветствиями.

– Мне все равно, – коротко ответил шеф, внимательно присматриваясь к публике.

Нам принесли кальмаров в горшочке, тапенаду – провансальское блюдо из каперсов, маслин и анчоусов, и бурриду – уху с чесночным соусом; все это для Кончака, любителя необычных яств, рыбных в частности. Я довольствовался говядиной по-бургундски в красном соусе с луком, фаршированной гусиной шеей и супом с артишоками; на десерт мы взяли слоеный яблочный пирог. Предложенная нам карта вин впечатляла – в ней было около сотни наименований, – но я не стал долго мудрить и ткнул пальцем наугад. И выбрал "Кот дю Рон", за что получил от гарсона выразительный взгляд. В нем ясно читалось: "До чего тупые эти англичане!", и я едва не рассмеялся в полный голос. Наверное, мой беззвучный оскал не очень напоминал любезную улыбку, потому что мгновенно потерявший апломб малый слинял на кухню или в буфет с такой скоростью, словно ему воткнули в задницу пиропатрон.

– Чем мне здесь заниматься? – спросил я, когда мы прошли половину застольной дистанции и, потягивая винцо, настраивались на финишный рывок.

– Тем же, чем и до этого, – буркнул шеф.

– Значит, продолжать пить виски… – добавив глубокого удовлетворения к голосу, жизнерадостно сказал я, при этом стараясь не встретиться с шефом взглядами.

– Ты уж извини, но я сегодня не настроен пикироваться и выслушивать твои благоглупости. У нас появились очень серьезные проблемы, и как их решить, я не знаю.