Мерлин. Моргана. Артур - [93]

— Черт возьми! — сказал он. — Здесь случаются вещи похлеще, чем в тех притонах, где я шляюсь, и портовые лупанарии могли бы сойти за философские академии и лицеи в силу терпимости своей.

— Прошу прощения… — пробормотал Ланселот. — Гавейн… Они вынудили меня…

— Что до смерти этих мокриц, которым я, к несчастью, прихожусь сводным братом, моя материнская половина тебя прощает, а отцовская — поздравляет, хотя мне кажется, что раздражение твое против них оказалось излишне скорым на расправу. Но за всем этим я угадываю вещи куда более серьезные. Вернее, они бросаются мне в глаза.

— Твои родичи напали на королеву, — с усилием произнес Ланселот. — Я подоспел вовремя.

Гавейн насмешливо улыбнулся:

— Даже тупица Кэй не смог бы проглотить столь грубую выдумку. Но я могу. И хочу. Чтобы поддержать тебя, я скажу, что был рядом с тобой и возьму на себя одно из убийств. Я вижу здесь твою тунику. Надень ее. Некоторые ограниченные люди могут посчитать странным, что ты снял ее, дабы она не мешала тебе сражаться.

Гвиневера одарила Ланселота нежной и одновременно презрительной улыбкой.

— Твои братья, — сказала она Гавейну, — с некоторых пор подозревали нас в том, что мы любовники. Сегодня вечером они выследили Ланселота, и, едва тот вошел, ворвались сюда и потребовали в обмен на молчание, чтобы я добилась от короля возведения их в пэры Стола. Я отказала им.

— Как давно, — спросил Гавейн Ланселота, — стал ты лицемером и клятвопреступником?

При этом оскорблении Ланселот судорожно сжал рукоять меча, но гнев его тут же погас, уступив место стыду.

— Пятнадцать лет, — ответила за него Гвиневера.

И, увидев изумление Гавейна, которого тот не смог скрыть, спросила:

— Что ты теперь собираешься делать?

— То, что он сказал.

В дверях возник силуэт высокого мужчины, который и произнес последние слова.

— Мордред! — воскликнул Гавейн. — Положительно, разврат притягателен. Ладно бы только для меня! Но ты!

— Дело не в разврате, Гавейн, — сказал Мордред, — а в том, чтобы спасти империю от хаоса, который неизбежно грядет из-за ужасного сплетения измены, мести и ненависти между двумя величайшими пэрами Стола. И все это по такой жалкой причине. Женская прихоть! Ланселот, я принимаю твои объяснения, уже подтвержденные Гавейном, и признаю законным убийство этих двух негодяев. Дело это послужит к вящему твоему прославлению, ибо для всего Логриса ты станешь спасителем королевы. Но я никогда не прощу тебе, что ты осквернил Стол ядом лжи и сделал меня с Гавейном соучастниками твоего преступления. Ты отправишься в Беноик и приступишь к королевским обязанностям, которыми слишком долго пренебрегал. В Кардуэл ты сможешь вернуться лишь в случае крайней необходимости и никогда больше не будешь искать встреч с королевой.

— Как все просто! — сказала Гвиневера. — Для меня даже слишком. Я избавлю тебя от необходимости насиловать свою добродетель, Мордред, ибо твердо решила чтить святую истину Стола и открыть ее Артуру, не скрывая ни поступков, ни причин, которые ты считаешь жалкими. Еще одна женская прихоть!

— Чего ты добиваешься? — спросил Мордред мертвым голосом. — Ты хочешь разрушить Стол?

— Подобной цели у меня нет, но это может стать следствием. И если случится так, что погублю Стол я — поруганная Гвиневера, а не его злейший враг — мудрая Моргана, это будет доказательством, что по разрушительной мощи унижение, безусловно, превосходит абстрактную веру.

Мордред застыл в безмолвии. На лице его впервые отразилось сильное чувство — и это была ненависть.

— Ты должна знать, — сказал он, — что это означает твою смерть.

— Пусть будет так! В моем возрасте можно умереть. И многие другие умрут вместе со мной, если страхи твои оправданны. Я прожила жизнь в одиночестве, но смерть встречу в большой компании.

— Быть может, и нет, — холодно произнес Мордред. — Если я заменю одну деталь в рассказе Ланселота, а именно: он не успел спасти тебя.

Мгновенно обнажив меч, он поразил Гвиневеру. Но Гавейн оказался столь же проворен. Ему удалось подставить свой меч, который принял на себя почти всю силу удара. Тем не менее раненная в голову Гвиневера упала без чувств, и по лицу ее заструилась кровь. Ланселот с рычанием бросился на Мордреда, выхватив меч. Началась ожесточенная схватка между двумя лучшими бойцами Логриса. Гавейн хотел было вмешаться, но передумал.

— Ну что ж! — сказал он себе. — Пусть священник и изменник перережут друг другу горло.

Он склонился над Гвиневерой. Она была жива. Намочив платок, он промыл ей рану на голове, которая, невзирая на столь ужасный удар, оказалась неопасной, и обтер кровь с ее лица. Тем временем Мордред и Ланселот продолжали сражаться, один хладнокровно и искусно, не стремясь убить своего противника, другой яростно и безнадежно, дойдя до крайней степени отчаяния, в котором сплелись чувство вины, ненависть, боль и скорбь, ибо он считал Гвиневеру мертвой. Ярость слепила и изматывала Ланселота, который чувствовал, что Мордред берет верх. В свой последний удар он вложил всю оставшуюся силу. Мордред ловко уклонился, подавшись всем телом назад, меч со страшной силой опустился на плиту и сломался. Опустив свое оружие, Мордред произнес: