Мэрилин Монро - [257]

В эти регулярные каждодневные занятия вклинились только пробы костюмов и грима, которые проходили 10 апреля в «Фоксе», а также примерка нарядов 16 апреля у нее дома. «Мэрилин была очень счастлива, что вернулась к работе, — считал Генри Уэйнстайн. — Тесты дали превосходные результаты. Я никогда не видел кого-либо такого же довольного, как Мэрилин во время этих проб». По мнению монтажера картины Дэвида Бретертона, Аллана Снайдера (все еще любимого гримера актрисы и ее близкого друга) и Марджори Плечер (ответственной за гардероб Мэрилин, впоследствии стала миссис Снайдер), Мэрилин в момент прибытия на пробы была еще красивее, чем обычно: все обратили внимание на ясность высказываний актрисы, ее безмятежное настроение и желание напряженно потрудиться.

Воспоминание Уэйнстайна о том, что половину апреля она провалялась дома «в барбитуратовой спячке», и его полный паники поспешный приезд на студию 11 апреля, когда он настаивал на переносе срока начала съемок, можно отнести только на счет его слабого владения вопросами последействия нембутала. В действительности, как вытекает из графика поездок, в тот день Мэрилин выехала из дому на ежедневные встречи и занятия в четверть десятого утра; по-молодому усердный, но не совсем рассудительный Уэйнстайн прибыл в шесть утра.

С этого момента — если не принимать во внимание окончательный вид трагически извращенного и незавершенного фильма «С чем-то пришлось расстаться» — съемки этой ленты напоминали производство других картин Монро. Боясь стать перед камерой, Мэрилин, как вспоминают Уэйнстайн и вся съемочная группа, опаздывала, прикидывалась больной, затягивала репетиции. Кроме того, боясь, что не выспится, актриса часто принимала слишком много порошков — никто не морочил себе голову контролированием дозировки лекарств, которые она глотала, — а по утрам под Мэрилин подкашивались ноги, и она на протяжении нескольких часов была в отсутствующем, полубессознательном состоянии. Однако, придя в себя, актриса рвалась любой ценой справиться со своей задачей и играла превосходно. Великолепно владея ролью, она охотно повторяла сцены, пока режиссер не был удовлетворен, и проявляла терпимость по отношению к своим коллегам-партнерам; словом, делая все, чтобы понравиться публике, она, как сказал Дэвид Браун, проявляла огромный профессионализм. Все: Снайдер, Ньюкомб, Страсберг, Робертс, даже Леватес — были убеждены, что источником ее проблем является связь с Гринсоном и Мёррей — тем тандемом, который все перечисленные люди были не в состоянии победить. К своему крайнему изумлению, Пат Ньюкомб обнаружила в середине апреля, что Юнис перебралась жить в гостевую комнату дома Мэрилин.

«Мэрилин не могла в собственном доме перейти в другую комнату, не проконсультировавшись и не получив "добро" от тех людей, которые узурпировали себе все права на нее, — сказал через много лет Леватес. — Ее так называемые советчики постоянно создавали актрисе препятствия и доводили ее до ужасающего кризиса самоидентификации. Считаю, что Мэрилин была милой женщиной — и вовсе не какой-то мелкой особой, которая не в состоянии дифференцировать стоящие перед ней вопросы, а человеком, задумывавшимся над своей жизнью и замечавшим разницу между иллюзиями и реальностью. В ней имелась глубина; все это было вовсе не легко и не просто. У нее была неимоверно сложная натура, из-за чего она страдала и сбегала со съемочной площадки. Но когда она находилась в пиковой форме, никто не мог с ней сравниться».

Кьюкор разделял это мнение: советы, которые ей давались, были нагромождением сплошного вздора.

В воскресенье, 22 апреля, после сеанса с Гринсоном, Мэрилин поехала к югу от Лос-Анджелеса, в Хермоза-Бич. Там опытная парикмахерша Перл Портерфилд (которая, в частности, ухаживала за осветленными и завитыми волосами Мэй Уэст) подготовила Мэрилин к выходу на съемочную площадку картины «С чем-то пришлось расстаться». Юнис настолько восхитилась прической Мэрилин, что с этого времени сама мыла и укладывала свои истонченные каштановые волосы только у Перл Портерфилд.

Съемки первой сцены с участием Мэрилин были запланированы на утро понедельника, 23 апреля, однако в этот день актриса проснулась со страшной головной болью, она не могла говорить и испытывала трудности с дыханием; Мэрилин осмотрел ее дантист (единственный врач, которого удалось вытащить к ней в пять утра) и обнаружил острое воспаление верхнечелюстной пазухи — гайморит. До конца недели актрисе было велено оставаться в доме; единственным исключением могли быть только визиты к Гринсону. Однако подобные ситуации часто складываются во время работы над любой картиной, и на всякий случай всегда планируются другие съемки. В тот день работа шла над кадрами, снимаемыми так называемой субъективной камерой (фиксируя то, что видит героиня), а со вторника до пятницы включительно шла работа над сценами с участием Сид Чарисс и Дина Мартина.

Наконец в понедельник, 30 апреля, ровно в девять утра Мэрилин явилась на съемочную площадку. Красивые белокурые волосы, безупречная кожа, выразительные и подвижные глаза являли собой прекрасное дополнение костюма, в котором она должна была в первый раз появиться в фильме: бело-красного облегающего платья в крупные цветы, легкого белого пальто и белых туфель. На протяжении семи часов — и более семидесяти раз, если тщательно подсчитать все отвергнутые дубли, — Мэрилин повторяла сцену, снимаемую наездом с последующим крупным планом, в которой Эллен Арден возвращается домой после пяти лет отсутствия. Стоя возле бассейна, она в безмолвном удивлении всматривается в сына и дочурку, весело брызгающих друг на друга водой и вначале не замечающих присутствия незнакомой женщины, а потом, после того как начинают разговаривать с нею, не осознающих, кто она такая. То, что удалось отснять эту сцену, — чудо, и не только потому, что у Мэрилин по-прежнему был гайморит и температура за тридцать восемь: она заставила себя работать.