Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки - [64]

— Артур, я больше никогда в жизни не буду печь тебе торт!

И я сдержала слово.

В другой раз Артур застал меня за приготовлением домашней лапши, которую я развесила по спинкам стульев и сушила феном. По каким-то причинам она отличалась по вкусу от спагетти в ресторане «Вилла Капри» Фрэнка Синатры.

Как вы думаете, аналитик, может, мне изменить карьеру и стать шеф-поваром?

17 июля 1959 г

— К сожалению, когда что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, это обычно так и есть, — сказала Мэрилин. — Наша летняя идиллия оказалась слишком замечательной, чтобы длиться долго. Она закончилась неожиданно, первого августа.

В ночь перед тем, как случилась трагедия, мне приснился сон-предсказание.

Во сне я была на приеме у моего гинеколога, и она сказала:

— Вынуждена сказать вам, Мэрилин, что сердцебиение вашего ребенка не прослушивается. Я должна сделать ультразвук, чтобы узнать, в чем проблема.

Во время процедуры врач ахнула и воскликнула:

— Ах, нет! Ваш ребенок мертв. Вы ударились, и ваш ребенок умер.

Я наблюдала, как плацента медленно отделилась от красивой маленькой девочки и плавала внутри моей матки. Я истерически закричала:

— Я убила моего ребенка! Я убила моего ребенка!

Я проснулась в ужасе, но убедила себя в том, что это лишь сон. Но, к сожалению, это было не так. Где-то в глубине моего сознания я, должно быть, почувствовала страшную правду. Во время прополки в саду меня пронзила острая боль, и Артуру пришлось срочно везти меня в больницу. Мне поставили диагноз «внематочная беременность» и сделали операцию, чтобы спасти мою жизнь. Я не уверена, что оно того стоило. Я потеряла ребенка не впервые, и этот раз не был последним. Но эта беременность казалась мне особенной. Крошка Ана была настолько реальна для меня, что я горевала так же отчаянно, как если бы она на самом деле родилась.

Мой гинеколог сказал, что моя матка в ужасном состоянии и по крайней мере на десять лет старше моего организма в целом. Он считал, что многочисленные септические аборты вызвали рубцевание внутренних тканей и привели к бесплодию. Кроме того, у меня обнаружен ряд инфекций органов малого таза.

Именно тогда я потеряла всякую надежду стать когда-нибудь матерью. Когда доктор пришел в мою больничную палату сообщить мне плохие новости, я опередила его:

— Спасибо, доктор. Я уже знаю.

Узнав о том, что беременность прервана, Артур произнес слова, которые сильно уронили его в моих глазах. Он сказал, что рад случившемуся. Он боялся, что с моей историей болезней и абортов у нас вполне может родиться ребенок с синдромом Дауна. И если ребенок — давайте предположим, что это была девочка, — появилась бы на свет своевременно, то, возможно, пришлось бы сразу после рождения поместить малышку в специальное учреждение, чтобы больше никогда ее не видеть.

Я была шокирована и возмутилась:

— Ах, Артур, как ты можешь так думать? Ты бы бросил своего собственного ребенка? Я бы никогда не позволила тебе сделать такое с моей малышкой. Если бы я стала матерью, я бы любила и лелеяла ее, и обеспечила ей достойную во всех отношениях жизнь. Я так хочу иметь ребенка! Даже если малыш был бы с синдромом Дауна! Это был бы живой ребенок, и это все, что имеет значение. Я бы любила ее всем сердцем, независимо от того, какая бы она ни была.

— Я знаю, это звучит жестоко, но наши жизни — моя, твоя и малыша, если бы мы оставили его, — были бы разрушены ради существования умственно отсталого ребенка, который даже не понял бы разницы, — ответил Артур.

Я залилась слезами.

— Нет, Артур, нет! Ты не прав. Она — человек. Она бы понимала, как ты бессердечен! Никто не заслуживает такого обращения. Это более жестоко, чем отдать ее, как меня, в детский приют. По крайней мере, моя мать и тетя приходили ко мне, когда имели возможность.

Я пыталась понять образ мыслей Артура, но не могла найти каких-либо разумных оснований, чтобы простить его злобу и отвращение. Я убежала и, запершись в нашей спальне, плакала в одиночестве, не обращая внимание на его стук в дверь. Потом я уснула. Пытаясь не думать о том, что произошло, в глубине своего сердца я знала, что это еще одна вещь, которую я никогда не прощу Артуру.

Из-за неудачной беременности, моих утраченных надежд или из-за бесконечной депрессии я все чаще прибегала к лекарствам, и напряжение между мной и Артуром нарастало. Глубина моего отчаяния была так велика, что он был не в состоянии ее постигнуть, и я постоянно говорила ему колкости, потому что он не мог мне ничем помочь.

Примерно в это время мне приснился еще один сон. Я называю его «Мой сон о семи печатях». В нем я несу коробку из-под сигар, наполненную застывшим бетоном, с бетонной печатью сверху. Я несу ее в Армию спасения, чтобы найти другую пустую коробку из-под сигар, но нет ни одной свободной. Моя ноша очень тяжела и становится все тяжелее и тяжелее.

— Как вы думаете, Мэрилин, что означает ваш сон? — спросила я.

— Я думаю, его смысл состоит в том, что я заперта в своей печали, и спасения для меня нет.

Я была потрясена тем, как верно она трактует свой сон, но не могла сказать ей об этом.

— В вашем сне, — возразила я, — вы ищете спасения. Давайте надеяться, что мы найдем его вместе.