Мэрилин Монро: Блондинка на Манхэттене - [36]

В гостиной Боба Стайна незаметно сгустились сумерки. Мы как-то не подумали о том, чтобы включить свет, и теперь его массивный профиль едва вырисовывается в полутьме. Он продолжает говорить, но, похоже, обращается к самому себе: «Если подумать, крепче всего наша дружба была, пока мы были молоды. Пока старались чего-то добиться вместе. Потом я получил кое-какую власть и хотел использовать ее, чтобы помочь ему остаться на плаву. Но все изменилось. Иногда мне кажется, что сегодня его могли бы вылечить. По-моему, сейчас существуют какие-то лекарства против таких заболеваний... — Он ненадолго умолк. Под усами мелькнуло подобие грустной улыбки: — Хотя я уверен, что он не стал бы их принимать».

Друзья и близкие не сомневались, что Эд покончил с собой. Вся логика его существования вела к прыжку в неведомое. Элейн, опуская глаза, говорит о судьбе своего родственника, прибегая к красивому и стыдливому эвфемизму: «Edwin took his own life». Как и многие другие, она верит, что Эд «забрал у себя жизнь». В архиве нью-йоркского морга я запросил отчет о вскрытии за номером 4938. Его долго не могли разыскать, но три недели спустя мне на электронную почту все же пришел ответ. Выводы судебного медика далеко не столь категоричны, как укоренившийся слух: смерть наступила в результате передозировки барбитуратов. Медэксперт специально подчеркивает, что обстоятельства кончины неизвестны. Никто не знает, что произошло в тот вечер: то ли Эдди принял таблетки в надежде заснуть, то ли он намеренно наглотался их, чтобы никогда не просыпаться. Мы можем лишь верить, что он вернулся к себе. Что в ту последнюю ночь ему снилось, как он парит в небесах, а над его головой распускается парашют. Или что он привязан к перископу подводной лодки, которая медленно погружается в темные воды океана.

Через несколько дней главный редактор журнала «Popular Photography» Джон Дёрниак, который вел занятия по фотожурналистике в Государственном университете Кента, начал лекцию такими словами: «Во вторник утром в Нью-Йорке скончался Эд Файнгерш. Он предъявлял к пленке, к фотоаппаратам и к самому себе гораздо больше требований, чем многие из нас. Если он замечал недостатки в работе коллег — фоторепортеров или художественных редакторов, — то не говорил, а рычал: «Это дерьмо!» Он начал сдавать, когда с наступлением эры телевидения его «picture stories» перестали котироваться. Но ведь он мог десятки раз умереть и до этого — в бою за высоту Порк-Чоп в Корее, прыгая с парашютом, ползая под пулями или мчась в автомобиле вместе с каскадером. Ко всем этим делам он подходил серьезно, преследуя единственную цель: с помощью своего объектива дать людям возможность увидеть то, что видели его глаза, понять то, что понял он. Сегодня умер человек. Бармен из «Костелло» больше не будет подвешивать к зеркалу за стойкой его фотоаппарат, чтобы случайно не столкнули локтем на пол. Он больше не войдет ко мне в кабинет, грозя мне пальцем и осыпая упреками за то, что я сделал меньше, чем мог. Но его требовательность останется со мной»7.

14 июня семья Файнгерш опубликовала в «New York Times» короткий некролог. Человек, принимавший объявления, все перепутал, и вместо Эда или Эдвина в сообщении упоминался некий Эдвард Файнгерш, любимый сын Реи (очевидно, имелась в виду его мать Рей), брат Роберта и Фредерика. Почему в списке родственников отсутствовал его отец Гарри, неизвестно. Эдди напечатал в этой газете множество снимков; впрочем, его работами продолжали широко пользоваться и после его смерти для иллюстрации самых разных материалов. Но ни одна статья не напомнила читателям его имя. «Сегодня о кончине такого человека, конечно, написали бы, пусть даже коротко. Но в то время, — объясняет Джулия Скалли, — фотография ценилась невысоко. Хорошо помню, как однажды некто буквально умолял людей купить снимок Эдварда Уэстона за 25 долларов. Он жил в нищете где-то на Западном побережье. Вот и смерть фотожурналиста не считалась заслуживающей внимания информацией». Это было начало длинной цепочки событий, повлекших за собой забвение имени Эдди Файнгерша.

Похороны репортера должны были состояться в среду, в 10 часов утра, на семейном участке кладбища Проспект-парк. «Мы с несколькими друзьями сели в такси, — вспоминает Боб Стайн. — Был час пик, и на Бруклинском мосту мы попали в пробку. Потом наш водитель заплутал. Одним словом, когда мы добрались до места, все уже было кончено. Тогда мы устроили ему свои собственные похороны — наилучшим из всех возможных способов: в баре «Времена года».

Прощай, Зельда!

4 ноября 1960 года в Лос-Анджелесе завершились съемки «Неприкаянных». 5-го с Кларком Гейблом случился сердечный приступ, 11-го Мэрилин Монро вернулась в нью-йоркскую квартиру на Пятьдесят седьмой улице. Вернулась одна. Артур снял номер в отеле «Челси» — храме культуры битников. Он уже жил здесь после разрыва с первой женой. В тот же день супруги объявили о том, что разводятся. 16-го пришла весть о том, что умер Кларк Гейбл.

Мэрилин пыталась войти в колею обычной нью-йоркской жизни. Ходила на сеансы психоанализа к Марианне Крис и на занятия в «Экторс студио». Но ей уже было ясно, что ее приключениям на Восточном побережье пришел конец. Возможно, она узнала о смерти фотографа, запечатлевшего ее первые шаги по Манхэттену. Возможно, вспомнила о «неизвестной Мэрилин». Но Зельда Зонк была слишком далеко. Ее поглотила толпа на станции метро «Гранд-Сентрал», она слилась с декором бара «Костелло». Свои дни она проводила в полумраке, оглушенная алкоголем и таблетками. Тогда Марианна Крис предприняла инициативу, целью которой было навсегда отрезать Мэрилин от города, так и не ставшего ей родным. Она поместила свою пациентку в клинику Пейн Уитни. Мэрилин вдруг очутилась в палате с обитыми войлоком стенами — крохотной камере для буйных сумасшедших. Два дня она рыдала, умоляя, чтобы ее выпустили. В конце концов из Флориды примчался Джо Ди Маджо. Он влетел в больницу как торнадо, угрожая разнести ее по кирпичику, если они сию же минуту не освободят Мэрилин. С бывшей женой они не виделись с памятного 1955 года. Всего за несколько месяцев она потеряла и мужа, и психоаналитика, которому больше не доверяла. Компания «Мэрилин Монро Продакшнс» лопнула. Больше в Нью-Йорке ее не удерживало ничто. В августе она заехала в Роксбери, в тот самый дом, где так старательно играла для Артура роль идеальной жены. Забрала кое-какие вещи. И села на самолет до Лос-Анджелеса.