Мэрилин Монро - [44]

Достойное рассуждение достойного человека! Но меня, естественно, интересует не Каррол (с ним-то все понятно), а Мэрилин. Удивительнее всего то, что она всерьез была убеждена, что ради нее Каррол бросит жену и женится на ней! «Лусил, — сказала она как-то Раймэн, — мне надо кое-что вам сказать. Вы ведь не любите Джона? Если бы вы любили его, вы бы не проводили столько времени на работе. Вот я его, по-моему, люблю… Вы не разведетесь с ним? А то мы бы тогда поженились…» Этот наивный, по-детски не рассуждающий эгоцентризм, чувственный эгоизм (в общем-то, не столь уж и редкий у актеров) остался у Мэрилин на всю жизнь и в конечном итоге сыграл роковую роль. Ибо придет день, когда еще один Джон завладеет ее мыслями, и мысли эти примут еще раз то же направление, и она решит, что ей ничто не сможет помешать стать на этот раз первой дамой государства, и самое интересное, что, несмотря на прошедшие к тому времени полтора десятилетия, она сохранит тот же наивный взгляд на вещи, тот же по-актерски непосредственный чувственный и нравственный эгоизм. Но это будет позже…

А сейчас я опять беру в руки фотографии Мэрилин, сделанные в те годы студийными профессионалами. Мне очень хочется посмотреть на девушку, которая своим стеклянно хрупким, затухающим, точно испаряющимся голоском говорит жене мужчины, в которого влюблена (по крайней мере, она так думает): «Вы не разведетесь с ним? А то мы бы тогда поженились…» Конечно, это не жизненные фотографии, а специальные, сделанные с позирующей фотомодели, и все же! Вот она в клетчатой рубашке смотрит на нас с веселым удивлением, взгляд ее еще не затуманен внутренней тревогой, как в годы, когда ею интересовались братья Кеннеди, ее ничто не гложет, не сжигает пламя поглощающей страсти, она еще не теряет голову под нахлынувшим чувством и — главное — пока не пользуется «лошадиными» дозами снотворного. На фотографии 1947 года она — здесь и теперь, она живет моментом, и, глядя на эту фотографию, я охотно представляю ее себе сидящей где-нибудь в кафе — в той же Швабс Драгстор на Бульваре Заходящего солнца, актерском кафе, где, очень возможно, она и встретила своего первого из Джонов — Каррола.

А вот другая фотография: Мэрилин демонстрирует модную прическу — «последний писк» 1947 года. Смотрит Мэрилин, как обычно, прямо в объектив, эта фотография представляла бы немалый физиономический интерес, ибо почти нет изображений, где бы лицо Мэрилин не обрамлялось золотистым облаком волос. Здесь у нее высокая прическа, волосы подобраны вверх и открывают уши и шею. Но голова ее слегка наклонена вперед, а взгляд направлен вниз — фотограф хочет показать этим, что не Мэрилин он здесь снимает, а новую, моднейшую прическу. Но удается это ему только частично. Не зря биографы и те из фотографов, кто работал с Мэрилин постоянно, утверждают, что настоящей манекенщицей она никогда не была. Причина все та же — она не умела играть. Манекенщица должна играть свое платье, образ, который платье придает человеку. Мэрилин могла быть только собой. Такова она и на этой фотографии. Да, она должна здесь позировать, и она пытается это делать, но на самом деле только ждет, когда снимок будет произведен и она сможет изменить эту совершенно несвойственную ей позу. Она ведь непременно должна смотреть в объектив, и неустойчивость взгляда, который она вынуждена направить в сторону от камеры, придает этой статичной фотографии внутреннюю динамику. Фотография насыщена тем же невыполненным, несовершенным движением, которым наполнялась и жизнь Мэрилин в годы поисков пути на экран, в голливудские салоны и особняки.

Как на этой фотографии, жизнь Мэрилин той поры интересна биографу и историку не столько (во всяком случае, не только) тем, что с ней действительно происходило, сколько тем, что могло бы произойти, да не произошло. Она прислуживала Джо Шенку и выполняла его всевозможные прихоти, но, будь он помудрее, он мог бы по-настоящему устроить ее жизнь и кинематографическую карьеру — для этого не следовало обращаться на самые «верхи» студийной иерархии, ибо такой человек, как Шенк (имею в виду опыт и известность), мог бы добиться этого десятками других способов. Она позировала, хотя могла бы сниматься; она постоянно и беспорядочно искала, к кому бы прилепиться, кто бы мог о ней заботиться и помогать в поисках ролей (поэтому-то ее так легко можно было заманить куда угодно), тогда как ей следовало учиться, и не урывками на случайных занятиях, а систематически, компенсируя недостаток школьного образования. Но вместо всего этого Каррол решил попросту купить ее, создав в первую очередь для себя же (и для жены) двусмысленную ситуацию.

Итак, 9 марта 1948 года контракт с Карролами был откуплен «Коламбией» и заключен опционный контракт. Она стала готовиться к съемкам в фильме Фила Карлсона «Хористки». Фильм этот — мюзикл, и актрисам, которым предстояло исполнять вокальные номера, полагалось заниматься с репетиторами. Репетитором Мэрилин (ее героиня, Пэгги Мартин, пела по ходу фильма) оказался некий Фрэд Каргер. Самое любопытное то, что знакомство Мэрилин с Каргером началось, как и с Шенком, — с приглашения на обед. Вот описание знакомства будущих любовников: «Фрэдди… был тронут бедностью Мэрилин. Когда ее доходы уменьшились, у нее вошло в обыкновение покупать на «Коламбии» сырой гамбургер и нести его через улицу к себе в комнату, в Стьюдио-клаб, где она запивала его черным кофе. Когда он спросил ее, не сидит ли она таким образом на диете, она ответила: «Завтракаю я грейпфрутом и кофе, на ланч у меня хлеб с джемом и арахисовым маслом. В иные дни на еду у меня уходит чуть больше доллара». Каргер тотчас спросил: «А почему бы вам не пообедать у меня?» — на что Мэрилин улыбнулась и благодарно пожала ему руку. Вечером он привез ее в семейный дом на Харпер-авеню. «Эта малышка, — сказал он матери, — очень одинока и без гроша». Энн (мать Каргера) импульсивно обняла Мэрилин, и дружба, завязавшаяся между обеими женщинами, продолжалась до самой смерти Мэрилин».