Меридон - [41]

Человек, похожий на хорька, считал нашу выручку в большой книге. Карманы у Роберта были набиты битком. Парнишка снова держал повод коня, но тревожно озирался, дожидаясь, пока кто-нибудь его заберет.

– Он мой, – сказала я.

Голос у меня был хриплый, я отхаркнула немного крови и сплюнула, вытерев лицо шалью. Попытавшись подняться на ноги, я обнаружила, что сильно расшиблась. Я похромала к коню, протянув руку за поводом.

Парнишка-конюх передал его мне с явным облегчением.

– У тебя глаз подбит, – сказал он.

Я кивнула. Судя по тому, как все кругом туманилось, один глаз у меня стремительно заплывал. Я осторожно промокнула его краешком передника, который только утром был таким беленьким и чистеньким.

– Я думал, все подстроено, пока не увидел, как ты свалилась, – сказал парень.

Я попыталась улыбнуться, но было слишком больно.

– Не было ничего подстроено, – ответила я. – Я этого коня раньше не видела.

– Что ты с ним теперь будешь делать? – спросил он. – Как будешь его содержать?

– Вы же будете его кормить с другими, правда, мистер Гауер? – сказала я, поворачиваясь к Роберту.

На лугу еще оставалось несколько зевак. Они ждали его ответа. Но, думаю, он бы обошелся со мной по справедливости даже без свидетелей.

– Я сказал, что он твой, если сможешь на нем усидеть, – ответил Роберт. – Буду его кормить и подкую, для тебя. Да, и сбрую куплю. Пойдет, Меридон?

Я улыбнулась и почувствовала, как трескается запекшаяся кровь вокруг глаза.

– Да, – сказала я.

Потом оперлась на шею Моря и, хромая, побрела прочь с луга.

9

Роберт отправил меня в харчевню, возле которой мы оставили двуколку. Я завела Море в денник и свернулась в углу на куче соломы – мне было все равно где, я слишком устала, слишком расшиблась и измучилась; к тому же я слишком стеснялась и была слишком грязной, чтобы спросить горячего питья и пообедать в общем зале, как велел мне Роберт. Несколько часов спустя, когда в конюшне уже темнело и завершалась в холодных зимних сумерках конская ярмарка, Роберт вошел во двор, с цоканьем ведя за собой двух больших лошадей и трех маленьких пони.

Я с трудом поднялась. Ноги подкашивались, а голова кружилась, словно я весь день скакала верхом. Я выглянула поверх двери денника. Море нежно фыркнул мне в шею.

– Боже правый, – сказал Роберт. – Ты похожа на ведьму, Меридон. Сунь голову под колонку, бога ради. Я тебя не могу в таком виде привезти домой.

Я прикоснулась к голове и обнаружила, что потеряла чепчик, и волосы слиплись от засохшей крови. Подбитый глаз почти закрылся, вокруг рта и носа запеклась кровь.

– Сильно поранилась? – спросил Роберт, когда я осторожно вышла из конюшни.

– Нет, – ответила я. – Наверное, с виду страшнее, чем на деле.

Он подозвал паренька-конюха и передал ему поводья двух больших лошадей.

– Иди сюда, – угрюмо произнес он и стал качать насос, чтобы я сунула под него голову.

Ледяная вода ударила меня, залилась в уши, и мое дыхание перехватило. Но, смыв с лица грязь, я сразу почувствовала себя лучше. С волос я тоже смыла почти всю кровь.

Роберт послал другого парня за полотенцем на кухню, и я вытерла волосы насухо. Я дрожала от холода, омерзительные струйки ледяной воды текли по моей шее за воротник, но я по крайней мере проснулась и чувствовала, что у меня хватит сил на дорогу домой.

– Или мне ехать верхом? – спросила я, глядя на цепочку лошадей, которых как-то нужно было доставить домой.

– Нет, – мирно сказал Роберт. – Ты сегодня наработала на полтора дня, Мэрри, и порадовала меня больше, чем любая другая живая душа за всю мою жизнь, вот тебе правда. Ты для меня выиграла триста фунтов, Мэрри, я бы на такое пари в жизни не отважился, не заставь ты меня. Я у тебя в долгу. Благословляю, владей конем, и еще получишь от меня десять гиней, положи в копилку. Ты – девочка хоть куда. Жаль, у меня таких не дюжина.

Я просияла, потом слегка вздрогнула, потому что с наступлением темноты поднялся холодный ветер.

– Отвезу-ка я тебя домой, – ласково сказал Роберт.

Он послал мальчишку за парой одеял и укутал меня на сиденье двуколки, словно я была ему не служанкой, а любимым ребенком.

Он решил не вести всех лошадей домой в одиночку по темноте. Привязал к двуколке только одну большую лошадь и Море и оплатил на ночь конюшню для маленьких пони. Потом вспрыгнул на сиденье рядом со мной, тронул Пролеску, и мы направились в сгущающейся темноте домой.

Роберт тихо напевал себе под нос, когда мы выезжали из города, потом внезапно спросил меня:

– Ты так с отцом делала, да, Мэрри? Ставила на то, что усидишь, и выманивала у людей деньги?

– Бывало, – осторожно ответила я.

Я не знала, одобрит ли он это.

– Но чаще всего все вокруг знали, что я объезжаю для па лошадей, и никто не делал таких ставок, как сегодня, – пожала я плечами. – Да и вид у меня тогда был другой. Сегодня я похожа на горничную. А с па выглядела цыганкой.

Роберт кивнул.

– Никогда в жизни не зарабатывал за день столько денег, – сказал он. – Половину бы отдал, чтобы снова такое проделать.

Я с сожалением покачала головой.

– С другим конем у меня так не выйдет, – сказала я. – Здорово было бы так зарабатывать. Но Море – не такой, как все. Я поняла, что он мой конь, как только его увидела. Поняла, что он меня не обидит.